«Вы знаете, меня считают богохульником, меня объявляют антихристом и посланником сатаны. Поэтому, если я напишу что-нибудь о вас и Боге, люди подумают, что я пишу о вас и сатане».
«Дорогой Жпиноса, вы так умны!» — сказал он, повернулся к выходу из коридора и закричал: «Жан! Жааааааааааан! Мне нужен ночной горшочек!»
Один из слуг Людовика подбежал к нам.
«Пожалуйста, Ваше Величество», — сказал он и протянул ему ночной горшок.
«Я должен справить нужду», — сказал Его Величество, забросил накидку назад, наклонился, снимая панталоны, и сел над горшком. «Не выношу вашу еду», — сказал Его Величество и застонал. «Постоянно запоры». Лицо у него перекосилось и покраснело от напряжения. «Итак, вы говорите, что было бы неуместно написать книгу обо мне и о Боге».
«Нет, Ваше Величество, было бы вполне уместно написать книгу о вас и Боге, но было бы неуместно, если бы такую книгу написал я. Я бы сравнивал вас с Богом, но поскольку многие считают меня посланником сатаны, то люди подумали бы, что у вас есть качества сатаны, а не Бога», — сказал я, глядя на лицо, напрягшееся в последнем усилии.
«Оооох», — с облегчением воскликнул Его Величество, на лице у него появилось какое-то блаженное выражение, затем он встал, натягивая панталоны.
Слуга взял ночной горшок и скрылся в коридоре, а мы продолжили прогулку.
«Знаете что, если бы вы написали книгу и посвятили ее мне, она была бы не обо мне, пишите, что хотите, просто посвятите книгу мне, тогда вы могли бы жить при моем дворе до конца своей жизни. И благоденствовать, милый Жпиноса: вокруг вас вертелись бы самые красивые придворные дамы, вы бы наслаждались вкуснейшими кушаньями, за вами всегда бы бежал слуга с ночным горшком, вы бы жили очень хорошо, просто посвятите мне книгу, и… вы при моем дворе».
«Предполагаю, что у меня там уже достаточно врагов из-за того, что я пишу, поэтому мне было бы весьма неприятно постоянно находиться среди них».
Его Величество внезапно остановился и начал принюхиваться, как собака.
«От меня пахнет?» — спросил он с таким выражением лица, будто узнал, что приближается конец света.
«Да», — ответил я.
«О нет», — сказал он и сделал трагическое лицо.
«Что плохого в том, что вы пахнете?»
«Как что плохого? Чем я пахну?»
«Многим… Вы душитесь разными духами, это очевидно. Носонюхно», — улыбнулся я.
«Сразу видно, что вы философ. Но разве я стал бы спрашивать, пахнет ли от меня духами? Когда я спросил вас, нет ли от меня запаха, это означало, нет ли… неприятного запаха…»
«Нет».
«Знаете, я боюсь мыться. Я боюсь мытья, как проигранной битвы», — сказал он, положив руку на грудь и откидывая голову назад, рискуя уронить парик, и я удивлялся, как такой человек мог захватить по частям всю Европу. «Милый Жпиноса, я никогда не моюсь, но зато меняю нижнее белье пять раз в день», — и продолжал нюхать у себя под мышками, потом наклонился и понюхал у себя между ног. «Тем не менее, я пахну, мой дорогой, все-таки я пахну. А всего лишь через полчаса я должен встретиться с одним из моих советников, который только что прибыл из Парижа. Ах, ведь он может потом ославить меня, сказав, что от Людовика-Солнце пахнет. Или, как сказали бы вы, философы, — воняет. Это было бы ужасно, мой дорогой Жпиноса, это было бы концом света! Я должен немедленно переодеться», — сказал он и побежал в своих туфлях на высоких каблуках по коридору. В самом конце коридора он обернулся и, прежде чем исчезнуть за дверью, крикнул своим пронзительным голосом:
«Подумайте все же насчет книги обо мне и Боге!»
Я пробыл в Утрехте еще несколько дней и еще два раза встречался с Его Величеством. Мне было интересно, почему он воюет, что им движет — ненависть или жадность, но он вообще не говорил о сражениях, его интересовали еда, одежда, красивые женщины, парики и духи, и, конечно, возможность написать о нем книгу или хотя бы книгу с посвящением ему. Именно поэтому я пришел к заключению, что он воевал, ведомый праздностью, хотя сам он не сражался, им была задумана лишь идея войны, а не способ ее ведения, так же как ему принадлежала идея найти мудрого человека, который упомянул бы его в книге — один из его советников нашел меня, а для Короля-Солнце я был всего лишь Зпиноза, Шпиноца и Жпиноса.
Когда я вернулся в Гаагу, там уже все говорили о том, что я был в Утрехте, где встречался с Людовиком Четырнадцатым. Люди, проходившие около дома, останавливались под окном, у которого стояла моя кровать, и кричали, что я предатель и что меня надо убить. Хендрик и Маргарета боялись, что толпа может ворваться в дом и разгромить его, испугать детей или даже ранить их. Я сказал им, что если в дверь еще раз постучат, я выйду. На следующее утро кто-то рано постучал в дверь; поскольку я знал, что Хендрик и Маргарета окаменели от страха, я пошел открывать. Это была старая молочница, которая принесла молоко.