«Жизнь продолжается и идет туда, куда ее ведет разум», — сказал я, зная, что она заметила изменения в моем голосе, тон самоуверенности, которым я пытался скрыть грусть, уже звучавшую в паузах между словами. Когда я почувствовал, что мое дыхание полностью успокоилось, я добавил: «Что касается моей жизни, то я точно знаю, что будет дальше: я и далее буду стремиться осознать вечное».
«Значит, ты постараешься как можно скорее забыть эту встречу, преходящую и недолгую, уместившуюся во временной промежуток, — она посмотрела на часы на башне, — между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью одного обычного дня, не вечного, как и все другие дни, ты постараешься забыть этот разговор, действительно немного необычный, потому что речь в нем идет о вечности, но разговор даже на такую тему — преходящий, ты забудешь меня, я, может быть, протяну еще несколько десятилетий, но по сравнению с вечностью это то же самое, как если бы я была бабочкой-однодневкой, как если бы я родилась однажды утром, глядя на первый свет зари, а умерла после исчезновения последней синевы сумерек. И разве это не величайший укор вечности — уместить все свое существование в один день? И, конечно, вместе с этим утром, этим разговором и мной ты постараешься забыть и себя. По крайней мере, ту часть тебя, которая является преходящей», — сказала она. Повернулась, отдернула занавеску и скрылась в доме.
Когда-то, когда она проходила мимо, со мной оставался запах ее тела, запах свеженадоенного парного молока, оставались обрывки звуков, из которых составлялись ее слова, в воздухе оставались ее движения — в опустевшем пространстве я все еще видел, как она поворачивалась к окну или как она поправляла волосы, оставался ее взгляд, приковывавший мои зрачки к ее отсутствующим и все же присутствующим глазам; а теперь осталась только ее горечь, которая притягивала мой взор к ограждению балкона, и я напрасно пытался вспомнить, как она выглядит.
Часы на башне пробили двенадцать раз, а ты все еще стоишь на балконе. Приходит Франс ван ден Энден, и ты говоришь ему:
«Я должен идти».
«Ты еще придешь?» — спрашивает он тебя.
Ты пожимаешь плечами. Франс что-то тебе говорит, но ты его не слушаешь, а думаешь, что, только вернувшись в Рейнсбург, тебе сразу придется собирать вещи и переезжать в Воорбург.
В первую ночь в Воорбурге я не мог уснуть. Я оставил гореть свечу и долго смотрел на трещину в стене. Когда свеча догорела, я не стал зажигать новую и, не вставая, просто протянул руку, отвел в сторону деревянные ставни на окнах и смотрел на тени на стене от облаков, бегущих мимо полной луны. Когда начало приближаться утро, глаза у меня стали слипаться, я слышал, как кто-то медленно ходит снаружи; по походке я понял, что у того, кто там вышагивал, одна нога короче другой, и в полусне мне казалось, что это Клара Мария, приехавшая меня навестить. Я быстро встал и посмотрел в окно — там шла, прихрамывая, какая-то старуха.
Потом я переехал в Гаагу, и невыносимая легкость геометрического бытия продолжалась и далее, ее не нарушала даже смерть друзей.
Улицы пусты, только мои шаги разбивают ощущение, что время остановилось. Если бы я не двигался, если бы стоял на месте, то казалось бы, что я рассматриваю картину художника, на которой изображен некий мертвый город. С соседней улицы слышится лай собаки, а потом вдруг этот лай перекрывают человеческие голоса, в следующий момент человеческие голоса смешиваются с собачьим лаем. Я заглядываю в окна домов, по крайней мере, в одном окне каждого дома видны люди. Сначала это создает ощущение, что город все-таки еще жив, но потом, чем больше я двигаюсь, чем больше людей вижу за закрытыми окнами, тем сильнее впечатление какой-то одеревенелости. Люди не смотрят друг на друга, ничего не говорят, только моргают глазами, показывая, что они живы. Они стоят неподвижно и безмолвно в рамах окон, как на групповом портрете, написанном художником-недоучкой, нарисовавшим людям слишком бледные и закоченевшие лица.
Откуда-то появляется собака. Двери домов открываются, люди выбегают из домов, поднимается невыносимый шум. Мимо меня топочет бабка с диким взглядом и искаженным ртом и задевает меня метлой, которую держит в руках.
«Хватай злодейку!» — кричит она и мчится вместе с толпой людей за собакой, которая пытается убежать, но ее уже окружили.