И здесь вы становитесь непоследовательны. Вы католик, вы христианин, мы оба молимся одному и тому же Богу, вы признаете его заповеди, признаете мораль, признаете право в отношениях между людьми, и вы попираете все эти нормы ногами, чуть речь зайдет о государе или государстве. Одним словом, по-вашему, политика не имеет ничего общего с моралью. Вы позволяете монарху то, что запрещаете подданным. В зависимости от того, кем совершается поступок — сильным или слабым, — он вызывает ваше одобрение или порицание. Это добродетель или преступление лишь в зависимости от ранга деятеля. Государя вы хвалите, а подданного отправляете на галеры. Но при этом вы не думаете о том, что на таких основаниях не может существовать ни одно человеческое общество. Неужели вы полагаете, что подданный будет долгое время хранить верность своей присяге, если увидит, как ее нарушает государь, что он будет чтить законы, если узнает, что тот, кто дал их ему, сам преступил их и преступает ежедневно? Неужели вы полагаете, что он будет колебаться, вступая на путь насилия, подкупа и обмана, если увидит, как этим путем идет тот, что призван руководить им? Не предавайтесь самообману. Вы должны согласиться, что каждое злоупотребление государя в делах государства приведет к такому же противоправному поступку подданного, что каждая политическая подлость повлечет за собой такую же в гражданской жизни, что каждый акт насилия наверху оправдывает насилие внизу. Вот что можно сказать об отношениях граждан между собой.
Что же касается их отношения к правителю, то тут все ясно: в недрах такого общества зреет гражданская война. Молчание народа — лишь покорность побежденного, которого лишили права жаловаться. Подождите, пока он проснется. Вы создали теорию насилия, и вы с уверенностью можете рассчитывать на то, что народ усвоит ее. При первом же удобном случае он разорвет свои оковы. Он разорвет их, как только представится малейший повод, и силой вернет себе то, что силой же было у него отнято.
Деспотизм основывается на послушании трупа, которого требуют иезуиты. Его закон: убивать или быть убитым. Сегодня он сеет насилие, завтра разгорается гражданская война. Во всяком случае, так развиваются события в их широтах. На востоке народы мирно спят в недостойном порабощении.
Государь не может позволить себе того, что не дозволено подданным: вот мой вывод. Он справедлив. Вы думаете, что сможете привести меня в замешательство, сославшись на пример многих великих мужей, кои отважными деяниями и насилием над законом принесли своим странам мир, а иногда и славу: вот ваше великое доказательство того, что добро проистекает из зла. Но вы не доказали мне, что эти мужи принесли больше добра, чем зла. Отсюда никоим образом не следует, что без них народы не защитили бы и не спасли себя. Лекарство, употребляемое вами, бессильно против ростков гибели, взращиваемых вами. Зачастую несколько лет анархии менее разрушительны для государства, чем долгие годы молчаливо сносимого деспотизма. Вы восхищаетесь великими людьми, я восхищаюсь лишь великими общественными системами. Я полагаю, что народам, чтобы быть счастливыми, нужны не столько гениальные, сколько справедливые люди; тем не менее, я соглашусь с вами в том, если это важно для вас, что некоторые из актов насилия, которые вы так защищаете, и впрямь пошли на пользу определенным государствам. Такие действия могут быть оправданы для народов древности, которыми правили рабство и фатализм. Они вновь появляются в средневековье и даже в новое время. Но в той же степени, в какой смягчились нравы, в какой просвещение распространилось среди разных народов Европы, а прежде всего в той, в какой лучше стали изучены основы науки о государстве, в той же степени и в принципе, и на самом деле насилие сменилось правом. Разумеется, и впредь будут вестись освободительные войны, и очень много преступлений будет совершаться во имя свободы, но политического фатализма больше нет. Если прежде вы могли говорить, что в ваше время деспотизм был необходимым политическим злом, сейчас вы такой возможности лишились; при современном уровне нравственности и государственности основных народов Европы деспотизм стал невозможен.
Макиавелли
Невозможен?.. Если вам удастся доказать мне это, то я охотно буду следить за ходом вашей мысли.
Монтескье
Я очень легко докажу вам это, если вы еще склонны слушать меня.