— О чем, скажи на милость?
— О том, что тебя сюда привело. Если поговорим без спешки, может, и выясним. Я‑то знаю, почему пришел. Услышал, как ты плачешь.
— Ох, мне так стыдно.
— Напрасно. Чего тут стыдиться? На меня, например, частенько накатывают слезы. А потом разбирает смех. Но это — только когда поплачешь. Так что не стесняйся.
— Странный ты, честное слово.
Ее рука отпустила волосы. Другая рука отстранилась, и на девичьем лице отразилось робкое, но неугасающее любопытство.
— Я‑то думала, только со мной такое бывает.
— Все так думают. Просто мы не привыкли этим делиться. Но если увидишь мрачную физиономию — будь уверена: человек никогда не плачет. Встретишь помешанного — будь уверена: он давным‑давно осушил слезы. Ты не смущайся.
— Кажется, у меня слезы кончились.
— Ничего, можно и по второму разу.
У нее вырвался тихий смешок.
— Да ты и впрямь с чудинкой. Кто ты такой?
— После скажу.
Стоя посреди лужайки, она пристально изучала его руки, лицо, губы, потом глаза.
— А ведь я тебя знаю. Вот только откуда?
— Так недолго все испортить. И потом, ты все равно не поверишь.
— Поверю!
Теперь настал его черед тихонько рассмеяться.
— Ты совсем девчонка.
— А вот и нет, девятнадцать стукнуло! Старуха уже.
— И то верно, когда девчонке от двенадцати до девятнадцати, на нее годы давят. Уж не знаю, почему так получается. А теперь сделай одолжение, объясни, чем ты тут занимаешься по ночам?
— Я… — Она закрыла глаза, обдумывая ответ. — Жду.
— Вот как?
— И грущу.
— Грустишь оттого, что приходиться ждать?
— Да вроде нет.
— А сама‑то знаешь, чего ждешь?
— Кто тут разберет. Просто нутром чего‑то жду, и все тут. Не знаю, как сказать словами. И понять не могу. Голова непутевая!
— Будет тебе! Ты — как все, кто быстро взрослеет и многого желает. Сдается мне, девчонки, девушки вроде тебя, испокон веков ускользали из дому. Как у нас в Гринтауне, так и в Каире, и в Александрии, в Риме, в Париже. Проснутся летней ночью — и ноги сами несут их в укромное место, будто кто‑то позвал по имени…
— Верно, кто‑то меня позвал! Так и было! Позвали по имени! Истинная правда! А ты откуда знаешь? Не ты ли меня позвал?
— Нет, не я. Хотя мы с тобою оба с ним знакомы. Имя вспомнишь, когда вернешься домой — уж не знаю, в какую тебе сторону — и ляжешь спать.
— Что значит «в какую сторону»? Вот же мой дом, позади тебя, — сказала она. — Туда и пойду. Я здесь родилась.
— Надо же, — засмеялся он. — Я тоже.
— Ты? Кроме шуток? Честно?
— Ну, да. Стало быть, ты слышала, как тебя позвали. Вышла из дому…
— Все верно. Уже не в первый раз. И, как всегда, никого не застала. Но здесь точно кто‑то есть, я ведь не ослышалась?
— Настанет время — и появится человек, которому как раз впору будет тот голос.
— Ох, зачем ты меня дразнишь?
— Я не шучу. Поверь мне. Так и будет. Уж сколько девушек слышали этот зов — в разные годы, в разных местах, в летний зной, а то и в зимнюю стужу выходили они прямо на холод и стояли, не замерзая, среди сугробов, и прислушивались, и высматривали незнакомые следы на полночном снегу, а мимо пробегал только старый пес, оскалившись в улыбке. Вот ведь незадача, такая незадача.
— И верно, такая незадача. — Он успел разглядеть улыбку, хотя луна вышла всего лишь на миг и тут же спряталась за тучи. — Глупости это все, да?
— Вовсе нет. У парней случается то же самое. Лет в шестнадцать‑семнадцать начинают совершать дальние походы. Конечно, такой не будет стоять на одном месте, ожидая неизвестно чего. Но уж как зашагает — не остановишь! От полуночи до рассвета может отмахать не одну милю, домой доберется без сил, там его словно прорвет, а потом, во сне, ему привидится собственная смерть.
— Даже обидно: одни стоят, другие шагают — и никак им не…
— Не повстречаться?
— Вот‑вот. Жалко, правда?
— Рано или поздно встречи не миновать.
— Ну нет, мне уже никого не встретить. Я старая, страшная, гадкая и этот голос слышу многие ночи подряд: он зовет, я выхожу, а там — никого, хоть умри.
— О прекрасная дева, — негромко произнес он. — Не умирай. Всадники уже мчатся на подмогу. Тебя спасут.
В его словах было столько уверенности, что она невольно подняла глаза, хотя до этого смотрела на свои руки, в которых держала душу.
— Ты точно знаешь? — спросила она.
— А как же!
— Честно? Не обманываешь?
— Богом клянусь, клянусь всем сущим.
— Тогда рассказывай дальше.
— Рассказывать‑то особенно нечего.
— Нет, рассказывай!
— Все у тебя будет хорошо. Очень скоро, в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь, кое‑кто тебя позовет, ты выйдешь — а он тут как тут. На этом игра и закончится.
— Игра в прятки? Уж очень она затянулась.
— Она, почитай, закончилась, Мари.
— Тебе известно мое имя?!
Смутившись, он замолчал. В его планы не входило себя выдавать.
— Как ты узнал и, вообще, кто ты такой? — не отступала она.
— Сегодня ночью заснешь — и узнаешь. Если слишком многое будет сказано словами, то ты исчезнешь, а может, я исчезну. Теперь я и сам не знаю, кто из нас двоих — призрак.
— Только не я! Уж конечно не я. Вот, до меня можно дотронуться. Я стою на земле. Да что там говорить — взгляни! — И она протянула ему на ладони последние слезы, которые смахнула с ресниц.
— И впрямь настоящие. Что ж, милая девушка, остается признать, что ночной гость — это я сам. Явился тебе сообщить, что все будет хорошо. Ты веришь, что бывают особенные призраки, необыкновенные?
— А что в тебе особенного?
— Кто‑то из нас двоих необыкновенный. А может, мы оба. Призрак влюбленности, призрак рождения.
— Я или ты?
— Парадоксы трудно объяснить.
— Все зависит от того, как посмотреть: одного из нас вообще не может быть — либо тебя, либо меня.
— Если тебе так проще, считай, что меня здесь нет. Скажи, ты веришь в призраков?
— Кажется, верю.
— Так вот, сдается мне, они бывают особенными. Не призраки мертвецов. А призраки желаний и надежд, можно даже сказать, призраки влечений.