Нужного много чего: солярка, комбикорма, техника, продукты, мануфактура, носильные вещи.
Приход судёнышка – для всей деревни праздник.
Своей школы в посёлке нет, лишь младшие классы обучает старенькая учительница, да и то, не в школе, а в избе-читальне, которая по совместительству является клубом, библиотекой и кинотеатром.
Местное население называет это заведение киносарай.
Начиная с пятого класса, все детишки отправляются в интернат. Это отдельная песня: порядки в том заведении хуже, чем в армии: дедовщина на всех уровнях. Девчонки и мальчишки с малолетства познают азы очень взрослой жизни, о которой до поры знать-то не положено.
Все об этом ведают, но делают вид, что такого явления не существует в природе. А девчонок между тем с тринадцати лет знакомят с прелестями свободной любви, коим обучают их облечённые силой и опытом старшеклассники, которые там верховодят. Но, то присказка, не о них разговор, просто к слову пришлось.
Природа вокруг деревеньки сказочно красивая – лесотунда.
Местность испещрена разнокалиберными блюдцами озёр, вьющимися лентами рек и речушек. Между ними обширные пространства болот, редкие клочки перелесков. Зимой все это пространство однообразно белое, весной же раскрашено всех оттенков цветущим разнотравьем красоты необыкновенной.
Мешают радоваться красотами лишь стаи кровожадных комаров и мошек, которые парят над землёй зудящими стаями-одеялами.
Неопытного пришельца мошкара запросто способна заесть до смерти, но обычно без мази и накомарников охотников погулять по тундре не встречается.
Зверья и рыбы в этих благодатных краях не сосчитать: чего только не встретишь, прогулявшись в любую сторону с полчаса. Легче перечислить, кого не увидишь.
Рыбу ловят в основном в ручьях и озерах, рыбалка на реке считается браконьерством и сурово карается властями в лице инспекторов рыболовохотнадзора.
Выловил одну сёмгу – добро пожаловать на правилку в сельсовет, где назначат безжалостно штраф в размере многомесячной зарплаты, чтобы неповадно было государеву рыбу жрать.
Но эта мера касается исключительно местного населения: государства и его ревностных слуг запрет не касается.
Ближе к устью реки каждую весну устанавливают перекрытие: сплошную, от берега до берега металлическую сеть-ловушку, в которую сотнями тонн заплывает идущая на нерест сёмга, где и заканчивает свой жизненный цикл.
Для племенной рыбы существует лишь узкий проход, который целиком и полностью контролируют ихтиологи, изучающие выдающихся особей, ведущие “научный” подсчёт, а по сути – распределяющие бонусы.
Они же мониторят качество и здоровье поголовья, то есть, вроде и не истребляют, а занимаются рациональным природопользованием. О – как!
Однако, несмотря на декларацию разумности, на деле получается самое настоящее уничтожение экосистемы. Как её не оптимизируй, а край всё равно рано или поздно настанет.
Кажется, что от природы можно взять чего и сколько захочешь. Дудки. Всё намного сложнее, чем способен осмыслить примитивный человеческий мозг, обременённый к тому же авантюризмом, корыстью и алчностью.
Скудеет помалу край, причём много быстрее, чем хотелось бы. Но это тоже рассуждения, походя, просто душа неспокойна: невежественность просматривается во всём. До чего человек дотронулся – следом оскудение. Потому, что берут много больше, чем требуется для выживания. Каждому хочется всего и побольше, а в том направлении приближается неминуемое банкротство.
Местное население о том осведомлено, но тоже подвержено вирусу неумеренного потребления, потому заготавливают на зиму много больше, чем могут использовать. Не свое – не жалко.
Все кругом колхозное, значит ничьё.
Вот в таком ключе, в таком разрезе и живут мои землячки.
По совести сказать, скудно живут, несмотря на огромные природные ресурсы, запасы и заготовки.
Деревня, мать её ети, для неё всё в нашем отечестве в последнюю очередь. Отрез ткани и то по разнарядке, не говоря уже о тех товарах, которые и в глаза никогда здесь не видели. Остаются и живут те, кому податься некуда и энтузиасты, для которых природа – дом родной.
Но вторых – исчезающе мало.
Генка, слесарь и механик дизельной электростанции, которого за глаза звали Генка-механик, а официально и при встрече Геннадий Вениаминович. Причём каждый встречный и поперечный норовил перед ним шапку заломить да поклон пробить ниже пояса, несмотря на его молодые годы (Генке лишь недавно исполнилось двадцать пять), обжился крепко.