Для коренного населения его осёдлость в диковинку, поскольку никто из приезжих долее трёх положенных для отработки диплома лет не задерживался.
Генка осел на северной земле намертво: прирос, приспособился и даже извлёк немалый набор выгод. Такой уж у него характер: уживчивый, изворотливый и крайне изобретательный.
Руки у парня золотые, человек он дотошный, аккуратный, в работе сноровист. Кроме основной специальности Генка по выходным крутил кино, помогал, при оказии, чинить транспорт и технику, а ещё освоил тихое, но довольно объёмное временами производство самогона.
Варит зелье Генка только для своих, проверенных. Не для наживы – по крайней нужде: свадьбы, поминки, проводы, общественные мероприятия. Ну и для негласной оплаты некоторых услуг. Например, сёмужки прикупить на зиму у промысловиков.
Хотя на перекрытии на каждого рыбака два с четвертью милиционера, не считая тех, кто пасёт их – голь на выдумки хитра: всё до мелочей продумано – у местного населения засолка в подвалах бочками припасена.
Генка потребитель особый – оптовый. Чего за деньги не купишь, то можно за горячительную смесь: на государевом промысле сухой закон, а он втихаря он бутлегерством подрабатывает.
По воде рыбу не провезти – поймают, могут и в тюрягу определить.
Генка на лошадёнке непроторенными тундровыми тропами привозит зелуху помногу. Сёмужки заготавливает на зиму по несколько тонн.
Рыбу он прячет от чужого глаза в леднике. Здесь же кругом вечная мерзлота, только закопаться глубже надобно.
Генка зарыл схрон недалеко от электростанции. Сварил втихаря, ночами, двухконтурный кессон и определил на вечное поселение в мёрзлую заполярную землю.
Хранится рыба, ягода и мясо хоть круглый год. Гена ни в чём этом нужды не знает.
Живёт Геннадий Вениаминович один в маленьком домике на краю деревни, сбоку от своего дизеля, только чуть поодаль, чтобы соляркой в комнатах не воняло.
Жилище он тоже сам мастерил: по своим чертежам, практически без посторонней помощи.
Территориальная обособленность никогда не грозила ему одиночеством: всегда в его дому ночевали покладистые молодки, которые заодно прибирались и готовили поесть.
У него ведь провизии вдоволь, не то, что у большинства аборигенов, часто и подолгу испытывающих нужду, больше по природной лени, чем от вынужденных обстоятельств: кто праздность приветствует, другой на стакане прочно сидит, у третьего сноровки маловато.
Генка такого баловства не понимал: привечал мужиков работящих, разворотливых и в меру общительных, но задарма способности свои не раздавал. Поможет, бывало, кто старается, но не справляется сам и ждёт ответной реакции.
Долг, считал он, платежом красен, а дураку и лентяю достаток не надобен.
Семью создавать Геннадий Вениаминович не желал категорически: зачем, если девки в его холостяцкую постель прыгают сами, причём, чуть не по записи, потому, что он противник однообразия.
Любит механик во всём выдумку, новизну и изюминку. Конечно, и старых подружек привечает, где ж их свежих на каждый день набрать, но, то больше зимой, когда временный женский контингент за сотни километров от зимовья обитает.
Насчет слабого пола у него пунктик: ни дня без секса. Это девиз такой.
Пробует на зуб всех, но только на добровольных началах, так сказать, энтузиасток большого секса.
Скаредностью Генка не наделён, потому от желающих пристроиться к его хлебосольному очагу, как правило, отбоя не было.
Ещё механик страстно влюблён в брюки и пиджаки белого цвета. Это в деревне-то, где грязи по колено и без резиновых сапог до пояса от дома до дома не добредёшь.
Носил он белые костюмы с невиданным в тех краях шиком, одевая сразу, как закончит ту или иную грязную работу. Для этой цели он на электростанции построил для себя белую раздевалку, где его подружки чуть не ежедневно влажную уборку делали.
Генка и душевую сделал с горячей водой, чтобы в одежду белоснежную чистеньким залезать. Душевая для этих мест экзотика полная. В этих краях только баня раз в неделю, да и та у большинства по-чёрному топится: больше измажешься, чем вымоешься.
Механик всегда чистенький ходил и показательно сверкал белыми подштанниками.
В подсобке у Генки всегда висели два выглаженных рабочих комбинезона: один он использовал для чистой работы, другой – для черновой.