Да-да, Генка, тот самый Геннадий Вениаминович, который сам диктовал женщинам условия и не принимал возражений, пожить с которым хотя бы денёчек мечтала каждая деревенская невеста, трусил.
Он по-настоящему робел, не смея посмотреть не только в её серые глаза-омуты, но просто на лицо, боялся, что она отнимет у него эту маленькую, детскую, такую изящную и хрупкую ножку.
Не может быть. Это не про него. Он что, заболел?
Валюшка смело смотрела на него, зачем-то пытаясь разглядеть цвет глаз, форму губ, абрис лица… Гена показался ей старым, тем более представился с отчеством, что придало его образу солидности, следовательно, возраста.
Да он же лет на семь как минимум старше её. Но отчего так трепещет сердце и почему не хочется, чтобы он отпустил ногу, которая совсем уже не болела?
Генка старательно прятал взгляд, чувствуя, что начинает краснеть.
Наверно сегодня здесь очень жарко, надышали. Вон сколько народу собралось.
Немая сцена длилась от силы пару минут, но ему она показалась вечностью. Захотелось немедленно прекратить танцы, улечься одному на свою кровать и думать, думать…
О самом главном.
Генка всегда действовал исходя из рациональных алгоритмов, не особенно задумываясь, потому, что не воспринимал хитросплетений и вдруг…
А если не вдруг? Надо попытаться проводить девушку до дома, должно же что-то проясниться. И отчего так дрожат ноги в коленках? Сегодня ему явно нездоровится.
Какое счастье – Валентина сама предложила ему пройтись до общежития.
Счастье? Разве может такая мелочь волновать настоящего мужчину? Однако беспокоит, выводит из равновесия. Нужно быстрее заканчивать с танцами, провожать по-быстрому и бежать гасить генератор. Нажёг сегодня солярки – будь здоров.
Валентина смело взяла его за руку как обычно делают маленькие, чтобы не упасть.
– Я ведь совсем не знаю дорогу. Наверно потом привыкну, – пояснила она.
Генка попытался отстать от студенческой толпы, не замечая заискивающего взгляда местных девчонок, которые рассчитывали сегодня набиться в гости к Геннадию Вениаминовичу, шел с ней по дощатым мосткам, настеленным по всему поселку на приличной высоте, и потел, а в груди что-то предательски ухало.
Он попытался представить себе, как целует девушку, но понял, что сделать этого не осмелится, потому, что не вынесет сопротивления или отказа.
Чепуха какая-то.
Впереди шумно двигалась вереница студентов, очень громко, что сегодня несказанно раздражало.
В посёлке сегодня горели все уличные фонари, что большая редкость для этих мест. Генке ещё бежать, останавливать движок, потом в полной темноте идти домой. Сегодня забыл захватить из клуба фонарик – растерялся.
Конечно, дорогу Генка знает, только домой отчего-то совсем не хочется: там наверняка поджидают подружки, до которых ему нет сейчас никакого дела. Вот, Валюша… Валенька… совсем другое дело.
Кажется, Генка сегодня был способен плюнуть на генератор, на перерасход дизельного топлива, если бы девочка согласилась погулять с ним над обрывом, посидеть у костра.
Домой он бы не пригласил её ни за что на свете – ещё подумает чего не то.
Неожиданно для себя Генка увидел полное звёздной россыпи небо, убывающий серп месяца, колеблющуюся на волнах реки лунную дорожку… и ещё он понял, что девушку совсем заели комары, а у него в кармане есть мазь от этих хищных кровососов.
Одной рукой механик достал тюбик, выдавил немного на ту же руку и не отпуская ладошку спутницы молча, только жестом, предложил Валентине намазаться. Она полуопущенным взглядом безмолвно согласилась, подставив пушистые щечки, зажала до бледности губы и сморщила носик.
Парочку окутал резкий запах реппелента, который не помешал почти в полной темноте внимательно изучить внешность друг друга. Или просто соприкоснуться выделяющейся неведомо откуда бурлящей энергией, которую вихревым потоком посылали их возбуждённые юные тела.
Как и Генке, Валентине не хотелось уходить от этого старого завклуба Генннадия Вениаминовича. Она тоже почувствовала некое загадочное притяжение, но теперь и её вдруг покинула смелость.
Они соприкасались лишь ладонями одной руки, но чувствовали сопричастность и единение всем телом.
Вокруг горел свет. Мальчишки невдалеке курили, громко перебрасывались непристойными остротами и дерзостями, а эти двое плыли в волнах некой прострации, чувствуя желание прижаться, только не решались это сделать.