Серёжа, в духе кавказских традиций, решил, что его хотят изнасиловать. Распятый, он страшно ругался, клялся мамой что он всех «зарэжэт».
В это время его усиленно мылили, тёрли мочалками, поливали водой из тазиков. Потом перевернули и продолжили омовение. Серёжа продолжал ругаться и грозиться, солдаты ржали до колик.
Потом его затащили в парилку, а когда он заорал «нэ магу больша», окатили холодной водой.
Затем Серёже торжественно выдали новое чистое белье и каптёр попрыскал его одеколоном, пожертвовал своим для такого случая. Впервые чёрный, чумазый Серёжа стал белым, даже розовым.
Жестокие забавы, конечно. Но солдаты вообще не ангелы. А в стройбате – тем более.
В общем, повеселились от души. Забыв банальную истину, насчёт того, кто смеётся последним.
С тех пор Сарухан стал пропадать в бане, он стал фанатиком парилки. Он приходил в баню первым, а уходил самым последним, пропустив ужин. Самая лучшая, верхняя полка в парной всегда была занята Серёжей.
И сейчас, много лет спустя, перед моими глазами стоит картина: Серёжа бьёт тазиком по трубе и кричит в стенку (за стеной была котельная):
– Качегара! Я тваю маму имал! Ташкент давай!
В смысле, поддай-ка ещё пару.
Случай в дурколонне
1980 год, Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, вахтовый посёлок 909 военно-строительного отряда
Вахта – это фанерные вагончики в два ряда, в которых живут военные строители, занимающиеся заготовкой леса, и их командиры. Крайние два вагончика занимали дорожники, строившие дороги для вывозки леса. Подразделение называлось «Дорожно-строительная колонна», в миру – просто дурколонна. В этой дурколонне я был водителем МАЗа. Ещё два вагончика-камбуза стояли поодаль, у речки.
Лето 1980 года, года Олимпиады, было очень жаркое, лесные пожары нас постоянно донимали. Нас, солдат, мобилизовали на их тушение. Мы в меру сил сачковали от таких мероприятий. В тот год даже карельские болота все пересохли. Сразу за нашим вахтовым посёлком было такое высохшее болото, куда мы ходили по нужде.
И вот, как-то после ужина я пошёл на это болото «подумать». К процессу я подошёл серьёзно: во-первых, взял с собой большую газету – почитать и вообще. Летом там шикарные белые ночи, поэтому было светло, читать можно без помех. Во-вторых, обломал себе ветку, чтобы во время процесса подмахивать снизу, иначе всю задницу искусают комары.
И вот, сижу, значит, думаю, читаю. Вдруг, вижу, как из-за вагончика выскакивает молодой салага и, не разбирая дороги, молча бежит в лес.
«До чего все-таки дедовщина в отряде свирепствует, – подумал я. – Молодым совсем житья нет». Сам я уже отслужил 8 месяцев.
Но через несколько секунд с вахты выскочил старослужащий Читашвили, в одном сапоге, по пояс голый, с недобритой физиономией. И тоже молча умчался в лес, выпучив глаза от страха. Ему тоже, что ли, в морду дали? Не похоже. Грузины у нас были известны как люди отважные, и друг друга в обиду они не давали. Пока я думал над этим, из-за вагончиков выскочили два молдаванина с моего призыва и также беззвучно скрылись в лесу.
Я уже и не знал, что думать. Но это было ещё не все, главное потрясение было впереди.
Через секунду буквально все(!) солдаты выскочили с вахты и тихо, беззвучно, мгновенно скрылись в лесу, словно их и не было. Это такая армейская особенность: солдаты, в отличие от штатских, драпают всегда тихо, без звука, чтобы не демаскировать себя. Командиров, правда, среди убежавших не видел.
Я обалдел окончательно! Что случилось на вахте? Что могло так перепугать сотню, в общем-то, непугливых ребят? Как говорится, пьяный стройбат страшней десанта. Может, уже война началась, и на вахту высадился китайский десант? Или банда беглых вооружённых зэков забрела по дороге к финской границе? Может, в вагончиках сейчас лежат наши ребята с перерезанными глотками? Ну ладно, а что мне делать? Тоже бежать? Но куда, зачем, от кого?
Решил всё же осторожно подкрасться к вахте и высмотреть, в чем дело. (Разведчик, блин, Чингачгук хренов.)
Я подполз к крайнему вагончику и осторожно выглянул из-за него. На вахте внешне ничего необычного не увидел. Вагончики в два ряда. И от вагончика к вагончику ходят лейтенант и прапорщик.
От сердца отлегло. Слава богу, если командиры здесь, значит никаких убийств тут не происходит.
На другом краю стоял трёхосный армейский ЗиЛ-157, крытый брезентом. Водителем в нем был мой земляк Толя. Вот у него-то я и узнаю, в чём дело.
– Привет, Толя.
– Привет.
– Как дела вообще-то? – осторожно начал я выведывать.
– Да всё нормально в целом.
Ничего себе, нормально. Вся вахта ломанула в лес, сломя голову, а ему все нормально. Флегматик хренов.
– А чего тогда ты приехал? Ты же в гарнизоне был?
– Да возле гарнизона лес горит, меня и двух командиров прислали, чтобы собрать людей и везти их на тушение.
И в это время подошедший к нам лейтенант строго крикнул мне:
– Давай, военный строитель, забирайся в кузов, поедешь тушить лес!
– Ети твою бога мать!!! – с досадой воскликнул я.
И грязно выругался.
Кочегар-мутант
1980 год, гарнизон Верхняя Хуаппа в Карелии, 909 военно-строительный отряд
Водитель на Севере – профессия героическая. А военный водитель в стройбате – тем более. Без всякого преувеличения. Мне приходилось в сорокаградусный мороз менять кардан на лесной дороге. В такой же мороз мне приходилось голыми руками черпать воду из проруби в ведро, чтобы долить её в радиатор. Края проруби обледенели, и ведро не влезало в неё, а обрубить края было нечем, да и время поджимало. Любой шофёр с Севера может рассказать вам ещё более страшные истории. Но сейчас я не буду о грустном.
Свои МАЗы мы не глушили всю неделю, доливая в них воду, солярку и, на глазок, масло. В субботу днём мы сливали воду, потом глушили мотор. Именно в такой последовательности, если наоборот, то в сорокаградусный мороз прихватит радиатор.
А в понедельник МАЗ надо было завести. Та ещё морока.
С утра надо было развести небольшой костёр под картером двигателя и коробкой передач, желательно и под задним мостом. Когда прогреешь эти агрегаты, надо попросить трактор-трелёвщик, чтобы завёл с буксира. Про стартер в такой мороз забудь, зря батареи посадишь. Потом, когда заведёшься, надо срочно ехать к кочегарке и заливать горячую воду, пока не заклинило мотор. Раньше залить воду нельзя – прихватит.
Вы можете спросить: а как же антифриз, ТОСОЛ, предпусковой подогреватель, специальные зимние масла? О таких вещах в нашем глухом гарнизоне тогда ещё не слыхали, а если бы нам рассказали – не поверили б. Хорошо ещё зимней соляркой снабжали.
И вот, завёлся я с толкача и подъехал к кочегарке, чтобы скорей залить в двигатель кипяток.
А в тот день в кочегарке случилось ЧП. Водогрейный котёл работал на дровах и имел два вентилятора. Один нагнетал воздух в топку, а другой вытягивал горячие газы вместе с пеплом на улицу. Так вот, этот вытяжной вентилятор и сломался. Но нагнетающий вентилятор исправно накачивал топку воздухом. А дыму от сгоревших чурок куда деваться? Правильно, через дверцу топки обратно в кочегарку, по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вся кочегарка была полна дыма.
Как только я в неё вошёл, от едкого дыма у меня сразу потекли слезы и сопли, словно прохудились водопровод и канализация одновременно. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно. Закашлявшись, я присел. У пола дыма было поменьше. В пяти метрах перед собой я разглядел чьи-то сапоги. Кочегар, поди, он-то мне и нужен.
Подойдя к кочегару, я прокричал ему, перекрывая вой нагнетающего вентилятора и шум топки:
– Где мне горячей воды набрать?
Кочегар подвёл меня к нужному крану, а потом спросил, размазывая по лицу слезы от едкого дыма:
– У тебя закурить не найдётся?
Я чуть не рухнул от изумления.