Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
— Все сожрали?
— Нет, полбутылки еще осталось, — прошептала я.
— Ясно… Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
— Ну я же просил! Пьете тут… А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
— Юр, а Юр. — Толян попытался все объяснить, — мы тут… ты… разминирование… Шабров… «не волнуйтесь»… в госпиталь, короче…
— Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
— Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
— Юр, но ты же сам сказал…
— Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я… Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь, и чтобы про ванну не забыли. А вы… Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.
— Ладно, черт с вами. Ленка, я тогда свою постель к тебе в машинку принесу стирать. Наливайте.
Разошлись мы уже под утро.
Вновь я встретилась со своими друзьями за ужином на следующий день. От Юркиного оптимизма не осталось и следа. Намахавшись накануне лопатой, он заработал себе радикулит, насморк и потерял меховую рукавицу. Кроме того, у него явно были какие-то неприятности на службе.
Мы с Толяном наперебой пересказывали Хорошевскому события предшествующего дня, пытаясь вызвать у него хотя бы подобие улыбки, но все было напрасно.
После того, как Толян в шестой раз рассказал о своем поединке с распределительным щитом, постепенно доведя силу удара до двух тысяч вольт, Юрка вздохнул и печально произнес:
— Лучше бы я и в самом деле умер.
Толик поперхнулся.
— Юр, ты чё? Ты чё несешь-то?
Юрка вздохнул еще печальнее.
— Да я уголь вывалил у нашей кочегарки. Дверь входную завалил. А там смена — два бойчишки… Комбат меня… — Юрка сделал красноречивый жест.
Толян заржал.
— Юр, да они тебе спасибо скажут! Там же тепло! А еду будете им в форточку просовывать.
— Ну да, — поддержала я. — А печки будете топить, и за зиму их потихоньку откопаете… Да что за зиму — за месяц управитесь!
— За зиму! — с горьким упреком воскликнул Хорошевский. — Уголь вааще был для штаба дивизии. Ванюшин звонил сегодня. Комбат меня опять… — Юрка повторил свой красноречивый жест и вздохнул так, будто хотел выдохнуть душу:
— Если б за зиму!! Завтра буду обратно загружать.
ПОСЛЕ МЕНЯ
— Видел я ее. Эту… Которая будет вместо тебя. — Витя презрительно сморщился. — Не-е-е, из тех, кого я возил, ты — лучшая.
То же самое он говорил, провожая мою предшественницу.
Я тоже ее видела — ту, которая будет после меня. Как раз накануне я передавала ей по акту свое нехитрое хозяйство — сейф, керосиновую лампу и приклад какого-то древнего оружия, найденный под сейфом. Валенки оставила просто так, без акта. Конечно, здешними климатическими особенностями раньше времени я ее пугать не стала. Начнутся настоящие холода — сама сообразит, для чего стоят валенки под столом.
На Витю она посматривала с растущим недоверием, под конец перешедшим в тихий ужас. Я не пророк, но заранее могу сказать, как у нее сложатся отношения с ним — так же, как и у меня. Сначала она будет обращаться к нему на «вы», и это будет страшно его коробить. Потом он устроит ей образцово-показательную аварию, — въедет в дерево или опрокинет машину в кювет, — не опасно, но страшно до жути. Витя мастер на такие вещи. Потом она откажется ездить с ним, ссылаясь на его хроническую нетрезвость, может быть, даже пожалуется Черняеву, и Витя из-за этого два месяца не будет с ней разговаривать. Потом они помирятся и он, в знак высшего доверия, расскажет ей, как он устраивает эти испытательные аварии. И в заключение, когда она, в свою очередь, будет уезжать, он скажет:
— Не-е, из тех, кого я возил, ты — лучшая.
Таким образом, все инкассаторы, которых возит Витя, будут становиться все лучше и лучше, и где-нибудь перед самой пенсией он, наконец, найдет свой идеал. Если, конечно, раньше не сопьется окончательно. В последнее время его машине все чаще становится тесно в колее.
Мы с Витей сидели на корточках рядом с колесом нашего грузовика, а Юрка с Толиком таскали в кузов мои вещи. Рогулькин, идейный противник любого физического труда, курил, наблюдая за их маневрами, и сочувствовал.