Начальник караула, капитан Петров, вместе с разводящим старшим сержантом Егоровым на цыпочках проникли на территорию второго поста. Часового не было видно.
— Щит проверим, — прошептал капитан старшему сержанту. — Только тихо, не спугни.
— Спит ведь, гад такой, — подумал Егоров с ненавистью, — а мне за него капитан абзац устроит.
В это время капитан свернул на боковую дорожку, ведущую к пожарному щиту. Прямо посередине дорожки аккуратно стояла консервная банка. Забывшись, капитан разбежался и ударом профессионального футболиста впечатал банку в железные двери бокса. Грохот… и крик часового из-за пожарного щита:
— Стой, кто идет!!!!
— Начальник караула… С разводящим… Разводящий, твою бабушку! Егоров! Егоров!
…Старший сержант Егоров даже не ржал, он булькал, хрюкал и попискивал, привалившись к стенке бокса, не в силах выполнить очередную команду часового и осветить лицо. Капитан Петров всплеснул руками и присоединился к нему. Часовой Саша терпеливо ждал с автоматом наизготовку.
ЛЕГКО НА СЕРДЦЕ ОТ ПЕСНИ ВЕСЕЛОЙ
В то далекое время, когда в СССР еще не было MTV, любил советский народ развлечь себя песней. И Советская Армия пела громче всех. И даже были Краснознаменные хоры, оркестры и ансамбли. Впрочем, сейчас речь не о них, а о суровой серой повседневной строевой песне, которая лилась из миллионов служивых глоток, невзирая на наличие слуха и голоса. А уж хочешь петь, не хочешь — твои, солдат, проблемы. Пой! А то после вечерней поверки не скоро спать попадешь…
Не был исключением и наш ремонтный батальон. Каждый вечер (если не повезло тебе загреметь на полигоны) — вечерняя поверка. Затем — прогулка. Не с девушкой прогулка, а строем, поротно. И с песней! Традиционно, дембеля компромиссно ходили строем перед сном, но рот не открывали. Обычно дежурному по части этого было достаточно, так как неплохо пели те, кто призывом помладше. В нашей первой роте были аж два запевалы (хорошо пели, черти!). Ну и слабосильный хор подмяукивал в ногу. Главное ведь не результат, а участие…
Но в тот вечер совпали две неприятности. Первая (поменьше) — оба запевалы отсутствовали по причине наряда (как и еще полроты, преимущественно младшего призыва, естественно). Вторая неприятность заключалась в том, что дежурным по части заступил капитан Пиночет. Пиночет никаких компромиссов не признавал, и никакие отмазки не пропускал. И вот, после 55-ти минутной поверки (стандартная поверка занимала 15–20 минут) первая рота пошла. Молча. Как белогвардейские цепи в психическую атаку. Пиночет решил обидеться и рявкнул:
— Первая рота, стой! Почему без песни?!
Голос из строя:
— Запевалы в наряде, товарищ капитан.
— А меня не колышет! Крутом! На исходную, марш!
Пришли. Пошли опять. Пиночет скомандовал:
— Песню!
Неуверенный шатающийся дискант проблеял первые две строки о трех танкистах. Рота угрюмо молчала, и дискант поперхнулся.
— Первая рота, стой! Кругом! На исходную, марш!
История повторилась, только на этот раз первая рота угрюмо не спела «Моя столица, моя Москва». Пиночет налился бурой краской.
— Издеваетесь?
— Никак нет, товарищ капитан, запевал нет, слов не знаем!
— Издеваетесь… Так, весь батальон будет стоять и ждать, пока оборзевшие деды первой роты не споют нам песню. Первая рота, кругом! На исходную, марш!
Остальные рембатовцы начали ворчать. В основном, про чудаков в капитанских погонах, но были и сознательные голоса, требовавшие от первой роты не валять дурака, спеть этому долбо… гм, дежурному по части, и уже пойдем, наконец, в казарму, так как время позднее.
— Разговорчики! Первая рота, марш! Первая рота, стой! Ну?
Сержант Дима сказал:
— Ладно, мужики, хорош, давайте споем уже и пойдем отсюда.
Сержант Лёша резонно возразил:
— А кто петь будет? Ты хоть одну песню знаешь? Нет? И я — нет. Да и западло… Затравит он нас сегодня. В общем, спокойной ночи, малыши.
Сержант Саша оживился:
— Есть идея. Споем. И не западло. Я запою, вы подхватите. «Спокойной ночи, малыши» в детстве все смотрели? Первая рота, шагом марш! Песню запевай!
И первая рота пошла. Хрипловатый, но громкий голос начал, еще несколько голосов подхватили.
Пиночет заулыбался: победил! В это время из строя второй роты раздался первый неуверенный смешок, быстро переросший в дружный смех. В третьей роте начали аплодировать, что капитан отнес на счет своего умения убеждать. Кто-то из эваковзвода начал подпевать, вторая рота подхватила и вот в ночи над батальоном, ширясь и крепчая, полилась бодрая, с лихим подсвистом, бессмертная песня:
О ДРУЖБЕ НАРОДОВ В РЕМБАТЕ
Прошу не рассматривать этот рассказ как разжигание, стравливание и т. п. Сам являюсь представителем нац. меньшинства, так что не корысти ради…
1988 год. Начало Карабахского противостояния. По Вооруженным Силам сверху вниз покатились директивы об усилении партполитработы, разъяснения национальной политики ЦК КПСС и т. п.
В наш ремонтный батальон прибыл целый полковник, замполит 1-й танковой дивизии. На политзанятия согнали весь рембат, включая поваров, почтальона и прочих блатных служивых. Меня, к моей радости, зампотех достал из замороженного танка и отправил в теплый клуб. Замполит батальона майор Кукушкин лично прошел по всем каптеркам и прочим нычкам. Из бани он пригнал заматеревшего дембеля-банщика, ефрейтора Курочкина. Как оказалось, это была не просто ошибка, но грубый политический просчет.
Как обычно, майор Кукушкин вылез на трибуну, толкнул речугу о происках империалистов и предоставил слово полковнику из штаба дивизии. Полковник повторил тезисы о происках империализма и заговорил о несокрушимой дружбе народов. Надо сказать, что в нашем рембате на 120 человек (включая офицеров и прапорщиков) служили представители 32-х различных национальностей. Поэтому полковник ярко и коротко описал многовековую дружбу латышского и туркменского народов и перешел к опросу присутствующих бойцов:
— Вот вы, товарищ ефрейтор, поднимитесь сюда, — и палец полковника уперся в Курочкина.
Майор Кукушкин побледнел и беспомощно посмотрел на командира первой роты, где официально числился Курочкин. Ротный, старший лейтенант Ковалев, вздохнул, вынул блокнот и приготовился писать объяснительную.
На трибуну тем временем поднялся сияющий, как олимпийский рубль, Курочкин. Полковник по-отечески задушевно спросил его:
— Вот вы, товарищ ефрейтор, знаете, представители скольких национальностей служат в вашем славном рембате?
Курочкин задумался, улыбка исчезла с его лица. Парень он был неплохой, но в своей бане за последние полгода одичал совершенно. Газеты он использовал только в туалете, не для чтения. Телевизора в бане не было. Про Славу КПСС он подзабыл… Наконец, Курочкин опять заулыбался:
— Три нации служат!
Майор Кукушкин закрыл глаза рукой и отвернулся. До пенсии ему оставался год, который майор хотел бы прожить мирно, без изматывающих бесед с дивизионным начальством. Старший лейтенант Ковалев начал писать свою объяснительную. Полковник насторожился и попросил уточнить. Курочкин бойко начал: