Продолжая кипеть от негодования, я кое-как смела осколки в кучу, еле-еле успев до очередного отключения света. А спустя еще четверть часа в мою дверь постучали.
На пороге стояли Толян и Юрка. Их волосы были слегка присыпаны мукой, лица выражали невиданную покорность судьбе. У Хорошевского была обожжена щека, у его приятеля — палец. Юрка держал в руке свечу, Толян держал подмышкой блин.
— Ну как? — спросила я, чтобы вызывать у них хоть какие-то человеческие эмоции. — Получилось?
— Вот, — отрешенным голосом сказал Толян и, не дрогнув лицом, протянул мне свой продукт.
Блин был огромный, твердый как фанера, квадратный и почему-то синий. Я не рискнула взять его в руки.
— Мы, наверное, что-то не так делали? — Хорошевский с доверчивой надеждой заглянул мне в глаза. — Они какие-то твердые получились…
— Очень твердые, — подтвердил Толян и в доказательство попытался сложить блин пополам. Блин скрипел и лишь слегка гнулся.
— Они? — удивилась я, разглядывая диковинное кулинарное творение. — А у вас их что, много?
— Было пять штук, не считая пригоревшего, — пояснил Юрка, — но четыре штуки мы съели.
— Подгоревший тоже съели, — добавил Толян, — они, пока теплые, были ничего.
— А этим хотели тебя угостить, но вот… видишь… — вконец расстроился Юрка.
— Может, если его в горячей воде подержать, то можно разгрызть? — предположил Толян и поверх моей головы выразительно посмотрел в сторону кухни.
— Ну ладно, заходите, — вздохнула я. — Разберемся.
Мои друзья моментально оживились и резво протопали прямиком в кухню, по пути больно задев меня своим блином.
— Ребята, а почему он у вас квадратный?
— Меня больше интересует, почему он синий, — ответил Толян, разглядывая блин, словно там мог быть написан ответ.
— Квадратный — потому что на противне жарили, — охотно пояснил Юрка.
— На противне?! В духовке, что ли?
— Нет, на плите. Все конфорки включили, поставили… Думали — чем четыре маленьких, лучше один большой. Возни меньше.
— А потом, у нас на сковородке плохо получалось. Она у тебя, наверное, неисправная.
— Сковородок неисправных не бывает, — авторитетно заявила я. — Неисправными бывают только руки. Вот тащите ее сюда, я вам докажу.
Мои соседи переглянулись, и Толян смущенно кашлянул.
— Видишь ли… У нас, когда они не получались… В общем, мы рассердились…
— И что? — я представила себе, как флегматичный Толян в ярости топчет мою сковородку ногами, и не удержалась от улыбки.
— И это… Выбросили ее в форточку.
— Правда, промахнулись, — уточнил Юрка, — она вылетела в окно. Окно разбилось.
— Ты уж прости нас, а? — жалобно попросил Толян.
— Ой, Толик, да не бери ты в голову. Завтра найдете.
— Да мы ее уже сегодня нашли, — вздохнул Юрка, — она на дереве застряла. Там как раз развилка такая… Мы пытались кирпичом сбить…
— Только промахнулись, — перебил Толян и тут же осекся, увидев осколки в моей оконной раме.
Я сделала вид, что последней фразы не расслышала.
Загадочный блин мы изучали почти до утра. Результаты исследований оказались таковы: он слегка обугливался на свечке, не размокал в воде, будучи согнутым, тут же распрямлялся и принимал первоначальную форму. Кроме того, на нем можно было писать карандашом. В завершение наших экспериментов, желая проверить его на прочность, Толян встал и с размаху ударил блином по столу. Блин треснул, пластиковое покрытие моего кухонного стола — тоже. Юрка издал свистяще-шипящий звук и затряс в воздухе рукой, на которую пришлась часть удара. Пока Хорошевский пытался вырвать у Толика его кулинарное орудие, чтобы дать сдачи, блин окончательно сломался пополам. Чтобы их примирить, мне пришлось вытащить свою драгоценную заначку.
Блеклый мирненский рассвет застал нас троих на моей кухне. Мы сидели вокруг стола: я, невыспавшаяся и злая, Юрка в заношенном «домашнем» х/б, Толян в тельняшке и тренировочных штанах. Они были заляпаны мукой и маслом, у Юрки на щеке багровел недавний ожог (я так и не спросила, как он ухитрился обжечь лицо при попытке испечь блины на противне), у Толяна на большом пальце левой руки красовался огромный набалдашник из грязного бинта. Половинки их блина мы прислонили к стенке, чтобы они не занимали место на столе. Под ногами у нас хрустели осколки моего кухонного окна. При этом мы пили шампанское, закусывая его консервированными ананасами.