Херакс…
Коротко звякнул звонок, и стрелка контрольной частоты встала вертикально в чёрный сектор встроенного прибора аппаратуры уплотнения П-310. Весело затрещала приёмная поляризованная релюшка телеграфной П-314, а с ЗАСа по громкой связи металлически проблеяли: «Спасибо, двести двадцатый, есть связь, мы закрылись».
О как…
Если никто раньше не мог заподозрить Тимофеева в нетрадиционной сексуальной направленности, то теперь мнение любимого личного состава о нем сильно пошатнулось, ибо Алексей кинулся целовать-миловать Джулуса, хотя тот всячески и уклонялся от мокрых поцелуев совершенно счастливого сержанта.
Моя девственность (вероятно, в связи с малым вкладом в камлание) осталась неприкосновенной.
«Шаманили» мы ещё дней пять таким образом, причём Джул, категорически отказывался камлать без меня, мотивируя это каким-то там «недостатком ауры», которой у него, типа, не хватало.
ВЧ-канал терялся часов в 6 утра, но после наших пассов и криков восстанавливался примерно в 10.30.
Да, я не спорю, что иногда приходилось ждать какое-то время, но «деды» настолько уверовали в наши способности, что на погрешности в 30-40 минут не обращали никакого внимания.
Дошло даже до того, что сержант Тимофеев однажды отдал нам своё масло …
Я терялся в догадках, а Джул, в свою очередь, тоже делал загадочное лицо и хитро отмалчивался.
Все закончилось в один прекрасный день, когда приморское небо неожиданно пролилось вёдерным дождём, а ветер раскачал не только Японское море, но и всю прилежащую к нему сухопутную флору и фауну…
Именно тогда прекратились пропадания связи, а мы за ненадобностью опять опустились на дно «молодогвардейской» жизни…
– Ты дурак, Сашка. Ты на МЭС[183] спал всегда. И не помнишь ни хрена. А ведь Кисель наш был не только теоретиком, но и практиком. Ты вот не помнишь, наверное, но он нам как-то почти полный академический час вещал, что воздушные линии связи очень подвержены повреждениям, причём не только обрывам и коротким замыканиям, но и всякого рода жучкам-паучкам. А погляди, какие тут пауки? Как птицееды, бля… Эти падлы на всем протяжении линии между биметаллом паутину навили. Утром, когда роса, паутина отсыревает и на тебе, короткое… И хоть ты убейся, но связи не будет. А если ещё где-то и провес по деревьям мокрым? А потом солнышко взошло, все просохло и… гуд. Ничё, Сань, мы тоже когда-нить будем дедами, только на шаманство мы уже хрен поведёмся…
Вот такими мы были «шаманами»…
Мэйджо Встреча на заставе
(сказка-быль)
Как-то давным-давно, вновь назначенному командующему КТПО вздумалось сделать облёт неупреждаемых участков на направлениях Дальнереченского отряда (бывшего Иманского).
Соответственно, планировались посадки на заставах.
Готовились к этому событию, конечно, как могли. Красили, белили, хлеб-соль готовили.
Наконец, пришёл этот день и командующий полетел.
И всё шло хорошо.
Вертолёт пролетал вдоль линии границы, проходил галсами над предполагаемыми неупреждаемыми участками. Командующий глядел в кругло-выпуклую стеклянную дыру, что-то говорил, а свита из отрядного командования и окружников следом за ним заглядывали по обоим бортам, угодливо кивали, типа слышали что-то, и одновременно делали вид, что наносят пометки на карты. Затем вертолёт приземлялся на заставе, где его встречали дрожащие от волнения офицеры, прапорщики и бойцы.… Покалякав о службе, благодушно настроенный командующий минут через пятнадцать-двадцать восвояси отбывал.
Но вот день пошёл на убыль, и подлетели к крайней по плану заставе.
Вертолёт аккуратно уселся на образцово подготовленную вертолётную площадку.
Площадка была обкошена, весело развевалась полосатая колбаса, на которую старшина не пожалел новую простынь и энное количество чёрной краски, габаритные треугольники взлётной площадки были свежепобелены и любовно подняты на чурочки. А вокруг буйно цвело приморское лето, палило солнце и ничто не предвещало грозы…
И вот смолк гул двигателей, а стоявшие поодаль начальник заставы с замами и старшиной, подкинув копыта к черепам, лёгкой рысцой выдвинулись к машине встречать высокого гостя со свитой…
Отодвинулась дверь и бортач выкинул стремянку.
И вдруг…
Проследившие за косым направлением стремянки начальник заставы, зам, замбой и старшина нервно задрожали.
Прямо под стремянкой исходил миазмами свеженький (перепуганному начальнику заставы показалось, что он ещё дымится), здоровенный коровий блин!
Из вертолёте показалась генеральский зад и начал дрыгать ногой, обутой в великолепно начищенную коричневую туфлю чехословацкого производства, пытаясь нащупать, куда ступить…
Элита заставы усиленно гипнотизировала туфлю, и в воздухе почти материализовался страстный крик: «Только не туда!!!»
Но все было тщетно.
Никто из почтенной четвёрки даром гипноза, к сожалению, не обладал, и зад направил туфлю именно «туда»…
Сначала послышался нежный звук утаптываемого кизяка, затем в него ступила другая нога, потом раздалось чавканье выдираемых из коровьего экскремента туфель, недоуменное бормотание и…
Да, да, именно!
Именно в тот миг мир разверзся…
Нет, это была не гроза. Это были не громы и молнии… Гибель Атлантиды и Всемирный потоп были жалкой китайской подделкой по сравнению с этим извержением матов и похабных сравнений, обрушенных на встречающих. А встречающие остолбенело и взяв под козырёк, впитывали в себя… впитывали…
Неожиданно командующий, прекратив орать, воззрился на старенького старшину, на один миг задумался, как бы что-то вспоминая, и… не менее виртуозно заорал на командира воздушного судна.
Самым нежным было: «…И эти козлы ещё смеют утверждать, что им сверху видно всё, ты так и знай??? Хрен вам что видно, товарищ майор!!! Хрен, хрен, хрен!!!»
Разгон завершился богохульным для вертолётчиков осквернением летательного аппарата. Проклиная дураков-лётчиков, командующий, оттолкнул сунувшегося было к нему с платочком начальника политотдела отряда, и с остервенением обшкрябал темно-зелёную кашу о пневматик и полуось стойки левого шасси.
Сами понимаете, что ни о каком посещении заставы с нежным названием «Ласточка» уже не могло быть и речи, ибо такой грязный генерал вряд ли внушил бы уважение любимому личному составу. Командующий это прекрасно знал, поэтому рявкнул: «В машину!», затем демонстративно обтёр остатки коровьего дерьма о стремянку, и исчез во чреве «восьмёрки» с белой полосой на фюзеляже под хвостовой балкой…
Засвистел, набирая обороты, несущий винт. «Примус» оторвался от земли, и высоко задрав хвост и опустив остекление кабины, начал свой бег от гостеприимной заставы.
Буквально перед отрывом командир отодвинул задвижку, и, высунув руку наружу, погрозил кулаком все ещё отдающим честь вертолёту заставским…
И наступила тишина…
– Му-у… Му-у… – из кустов, утробно вздыхая, медленно вышла корова Ласточка, названная бойцами по имени заставы.
Бойцы любили её. Славилась она добрым и кротким нравом, при этом щедро доилась. За ней игриво бежал лобастый телёнок…
– Сволочь ты, Ласточка! Сволочь ты нестроевая! – чуть не плача, заорал НЗ и двинул корову кулаком в брюхо. – Вся моя карьера насмарку…
– Оставь её, Иваныч. Скотина-то тут причём? Ей не прикажешь, где гадить надо. Сами мы виноваты. Если что, валите все на меня. Скажете, что старшина, старый дурак, забыл корову в коровник загнать, и вся недолга. Моя карьера – вот она, на этой заставе. Мне терять нечего. Тридцать пять лет я на ней. А с Бурченко… Не бойтесь мужики, он мужик нормальный. Он ведь у меня сержантом был на «Ласточке», отсюда и в Бабушкино ушёл и офицером стал. Не такой он уж и поганый мужик. Обидно ему, конечно же. На родной заставе и в кизяк… Да и узнал он меня. Я же видел…