Его государь, его страна, да и он сам немало пострадали от нашествия французов; он на себе испытал произвол нации, беспрестанно взывавшей к закону, и деспотические замашки тех, кто без конца разглагольствовал о свободе. Он убедился, что и в этом случае толпа оставалась верна себе, восторженно принимая слово за дело, видимость обладания за самое обладание. Последствия проигранной кампании, равно как и последствия распространившихся взглядов и убеждений, не укрылись от его проницательного взора, хотя нельзя отрицать и того, что многое он видел глазами ипохондрика и о многом судил предвзято.
Его жена, подруга детских лет баронессы, после стольких невзгод обрела в объятиях приятельницы покой и отдохновение. Они вместе росли, вместе воспитывались, — у них не было тайн друг от друга. Первые девические увлечения, треволнения супружеской жизни: радости, заботы и горести материнства — все, все привыкли они поверять друг другу, будь то устно или в письмах; сношения между ними никогда не прерывались. Только сумятица последних месяцев помешала им по-прежнему обмениваться новостями. Тем живее протекали их нынешние беседы, тем больше хотелось им поведать друг другу, между тем как дочери тайной советницы проводили время в обществе Луизы, находя его все более приятным для себя.
К несчастью, наслаждение чарующей природой тех мест нередко нарушалось грохотом пушек, доносившимся издалека то более, то менее явственно, в зависимости от направления ветра. Столь же неизбежными, как канонада, были, при множестве притекавших сюда новостей, разговоры о политике, сразу нарушавшие приятное настроение общества, ибо различные точки зрения и мнения высказывались их сторонниками с чрезвычайной горячностью. И подобно тому, как неумеренные люди не могут воздержаться от вина и тяжелой пищи, хотя и знают по опыту, что тотчас же поплатятся за это приступом дурноты, так и многие члены нашего общества не могли в этом случае себя обуздать, а поддавались неодолимому побуждению причинить боль другим, тем самым, в конечном итоге, уготовляя неприятные минуты и самим себе.
Легко себе представить, что тайный советник возглавлял партию, приверженную старой системе, а Карл выступал от имени противной, ожидавшей от предстоящих нововведений исцеления прежних нездоровых порядков.
Поначалу беседа велась еще с достаточной сдержанностью, особенно потому, что баронесса, тактично вступая в разговор, умела удерживать в равновесии обе стороны; однако с приближением критической поры, когда блокада Майнца грозила вот-вот перейти в осаду и люди все более тревожились о судьбе этого прекрасного города и остававшихся в нем жителей, все стали высказывать свои мнения с необузданным пылом. Чаще всего предметом общего разговора служили остававшиеся в Майнце клубисты, и каждый выражал надежду на их скорое наказание или освобождение — в зависимости от того, порицал или одобрял он их действия.
К числу первых принадлежал тайный советник, чьи доводы вконец рассердили Карла, когда тот решительно отказал этим людям в уме и обвинил их в полном незнании света и самих себя.
— В каком же ослеплении надобно пребывать, — воскликнул он однажды в послеобеденный час, когда беседа становилась вес более оживленной, — чтобы вообразить, будто сия чудовищная нация, которая ныне среди величайшей смуты воюет против самой себя, нация, которая и в спокойные времена не способна ценить никого, кроме себя одной, соблаговолит бросить на них сочувственный взгляд! Их будут рассматривать как орудия, будут некоторое время ими пользоваться, а в конце концов выбросят за ненадобностью или же, в лучшем случае, — забудут об их существовании. О, как они заблуждаются, ежели полагают, будто французы когда-либо примут их в свою семью!
Тому, кто велик и могуществен, ничто не кажется столь смешным, как притязания малого и ничтожного, который в ослеплении безумия, в неведении самого себя, своих сил и своего положения тщится с ним равняться. И неужто вы полагаете, что великая нация, после того как она была взыскана таким счастьем в войне, станет менее гордой и надменной, нежели любой победивший монарх?
Ведь многие из тех, кто ныне разгуливает с шарфом муниципального чиновника, станут проклинать этот маскарад, когда с ними, навязавшими своим соотечественникам новые мерзкие порядки, подло обойдутся при этих новых порядках те, на кого они возлагали все свои надежды. Да, мне представляется весьма вероятным, что при сдаче города, каковая теперь уж недолго заставит себя ждать, подобных людей выдадут нашим или оставят на произвол судьбы. И пусть они получат по заслугам, пусть испытают все унижение, коего достойны, сколь беспристрастно я бы их ни судил.