– Позвольте вас спросить, здесь живет [Денисевич]?
– Здесь, – отвечал я, – но он вышел куда-то, и я велю сейчас позвать его.
Я только хотел это исполнить, как вошел [Денисевич].
– Что вам угодно? – сказал он статскому довольно сухо.
– Вы это должны хорошо знать, – отвечал статский, – вы назначили мне быть у вас в восемь часов утра (тут он вынул часы), до восьми остается еще четверть часа. Мы имеем время выбрать оружие и назначить места.
Все это было сказано тихим спокойным голосом, как будто дело шло о назначении приятельской пирушки. [Денисевич] мой покраснел, как рак, и, запутываясь в словах, сказал:
– Я не за тем звал вас к себе… я хотел вам сказать, что молодому человеку, как вы, нехорошо кричать в театре, мешать своим соседям слушать пьесу, что это неприлично…
– Вы эти наставления читали мне вчера при многих слушателях, – сказал более энергическим голосом статский, – я уж не школьник и пришел переговорить с вами иначе. Для этого не нужно много слов; вот мои два секунданта[52]; этот господин военный (тут указал он на меня), он не откажется, конечно, быть вашим свидетелем. Если вам угодно…
[Денисевич] не дал ему договорить. «Я не могу с вами драться, – сказал он, – вы молодой человек, неизвестный, а я штаб-офицер»… При этом оба офицера засмеялись… Статский продолжал твердым голосом: «Я русский дворянин, Пушкин, – это засвидетельствуют мои спутники, и потому вам не стыдно будет иметь со мной дело».
…Я спешил спросить его:
– Не Александра ли Сергеевича имею честь видеть перед собой?
– Меня так зовут, – сказал он, улыбаясь.
И.И. Лажечников. Знакомство мое с Пушкиным (Из моих памятных записок). PB 1856, 1, № 2, кн. 2, стр. 610–611.
[Убедив наедине майора извиниться. – Ред.], я ввел его в комнату, где дожидались нас Пушкин и его ассистенты, и сказал ему:
– Господин [Денисевич] считает себя виновным перед вами, Александр Сергеевич, и в опрометчивом движении, и в необдуманных словах при выходе из театра; он не имел намерения ими оскорбить вас.
– Надеюсь, это подтвердит сам господин [Денисевич], – сказал Пушкин.
[Денисевич] извинился и протянул было Пушкину руку, но тот не подал ему своей, сказав только:
– Извиняю, – и удалился со своими спутниками…
И.И. Лажечников. Знакомство мое с Пушкиным, стр. 613.
1820 г.
…Однажды в Царском Селе Захаржевского[53] медвежонок сорвался с цепи от столба, на котором устроена была его будка, и побежал в сад, где мог встретиться глаз на глаз, в темной аллее, с императором, если бы на этот раз не встрепенулся его маленький шарло и не предостерег его от этой опасной встречи. Медвежонок, разумеется, тотчас был истреблен, а Пушкин при этом случае, не обинуясь, говорил:
– Нашелся один добрый человек, да и тот медведь[54].
И.И. Пущин, стр. 75.
…[Пушкин] во всеуслышание в театре кричал: «Теперь самое безопасное время – по Неве идет лед». В переводе: нечего опасаться крепости.
И.И. Пущин, стр. 75.
Около 1820 г.
…[Пушкин] с упреком говорил о современных ему литераторах: «Мало у нас писателей, которые бы учились; бόльшая часть только разучиваются».
Анненков, I, стр. 47.
На одном вечере Пушкин, еще в молодых летах, был пьян и вел разговор с одной дамою. Надобно прибавить, что эта дама была рябая. Чем-то недовольная поэтом, она сказала:
– У вас, Александр Сергеевич, в глазах двоит?
– Нет, сударыня, – отвечал он, – рябит!
[М.М. Попов]. А.С. Пушкин. РС 1874, № 8, стр. 686.
Однажды начал он [Карамзин] при мне излагать свои любимые парадоксы. Оспоривая его, я сказал: «Итак, вы рабство предпочитаете свободе?» Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником.
Пушкин. Остатки автобиографии.
Апрель. Петербург
Раз утром выхожу я из своей квартиры… и вижу Пушкина, идущего мне навстречу… «Я к вам». – «А я от себя!» И мы пошли вдоль площади. Пушкин заговорил первый: «Я шел к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиэсах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства. Вчера, когда я возвратился поздно домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесет их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял, да и сжег все мои бумаги»… «Теперь, – продолжал Пушкин, немного озабоченный: – меня требуют к Милорадовичу! Я знаю его по публике, но не знаю, как и чтó будет и с чего с ним взяться?.. Вот я и шел посоветоваться с вами»… Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон…
52
Б.Л. Модзалевский (Письма Пушкина, I, стр. 506) высказал справедливое предположение, что одним из секундантов Пушкина мог быть П.А. Катенин, в письме к которому Пушкин вспомнил об этом эпизоде.
53
Захаржевский Яков Васильевич (1780–1860) – управляющий Царскосельским дворцовым управлением и полицией.
54
Ср. с замечанием Пушкина: «О «Цыганах» одна дама заметила, что во всей поэме один только честный человек, и то – медведь». Морозов, III, стр. 214.