Физик. Оставь, пожалуйста, эту материю, которая слишком печальна, и без дальних тонкостей отвечай мне искренно: если бы человеку дана была возможность жить вечно (конечно, в здешней, а не в загробной жизни), пришлось-ли-бы это ему по вкусу?
Метафизик. На баснословное предположение я отвечу тебе также басней, тем более, что сам не пробовал еще жить вечно и не говорил ни с кем из бессмертных. Вот если-бы здесь был Калиостро, то он мог-бы дать нам кое-какие сведения, хотя и он не был бессмертным и в конце концов умер, как и все. А басен я знаю много. Мудрый Хирон, который, как тебе известно, был богом, с течением времени, наскучив жизнью, просил у Зевса позволения умереть и умер. Подумай, если бессмертие может не нравиться богам, то что-же оно людям-то? Гипербореи, неизвестный, но славный народ, к которому, к сожалению, нельзя проникнуть ни сухим путем, ни морем, имея возможность пользоваться бессмертием (потому что им неизвестны ни болезни, ни труд, ни война, ни голод, ни пороки), — при всем том умирают, как и мы: по истечении тысячелетней жизни, вполне насладившись землею, они добровольно прыгают в море и топят себя. Но нот тебе еще басня: братья Битон и Клеоб в один праздничный день, за недостатком мулов, впряглись в колесницу своей матери, жрицы Юноны, и отвезли ее в храм; мать умоляла богиню вознаградит сыновнюю любовь самым высшим благом, которое может быть дано людям. Юнона, вместо бессмертия, против всякого ожидания, тотчас-же послала добрым детям тихую и приятную смерть. Почти то-же случилось с Агомедом и Трофониемъ: окончив строение дельфийского храма, они обратились к Аполлону с просьбою заплатить им за работу; тот отвечал, что удовлетворит их в течение семи дней: шесть дней они провели в пирах, в ожидании божественной награды; а на седьмую ночь Аполлон послал им такое приятное сновидение, что проснувшись они уже не требовали другой награды. Но уж если мы заговорили баснями, то вот тебе еще одна, касательно которой я предложу тебе один вопрос. В настоящее время паука полагает, что жизнь человеческая, во всякой обитаемой стране, под всяким небом, продолжается (за незначительными уклонениями) то-же количество времени, как и у всякого народа вообще. Но один древний ученый {Плиний.} рассказывает, что в некоторых частях Индии и Эфиопия люди не живут более сорока лет: кто умирает в этом возрасте — умирает старейшим, и дети семи лет готовы к супружеской жизни (последнее, впрочем, и теперь можно встретить в Гвинее и других местах жаркого пояса). И так, если допустить предположение, что найдется хоть одна какая-нибудь нация, члены которой не переживают сорока лет (и это — естественно, а не по другим причинам, как, напр., готтентоты), — спрашивается: несчастнее или счастливее они других народов?
Физик. Без сомнения несчастнее, потому что умирают скорее.
Метафизик. А я так думаю напротив, и по той-же самой причине. Обрати внимание на следующее, хотя я отрицал, что чистая жизнь (т. е. простое чувство собственного существования) вещь приятная и желанная по природе, но я не думаю отрицать, что все то, что можно по справедливости назвать жизнью, т. е. сила и количество ощущений, естественно любимы и желаемы всеми людьми: потому что всякое действие, всякая живая и сильная страсть хотя-бы горькая и безотрадная, всегда будет привлекать к себе людей одной своею силой и жизненностью без всякого другого приятного чувства. Если-бы у некоторых народов жизнь естественно не превышала сорока лет, т. е. половины времени, назначенного для жизни других людей, то эта жизнь была-бы вдвое жизненнее нашей, потому что все жизненные процессы, развиваясь и ослабевая вдвое скорее, пропорционально этой быстроте имели-бы в каждом своем проявлении двойную силу против обыкновенных, а потому действия, поступки и вообще внешнее проявление жизни соответствовали-бы этой двойной силе; таким образом упомянутые народы получили-бы такое-же количество жизни, какое получаем и мы; и если-бы это количество, распределяясь на число лет, вдвое меньшее против нашей жизни, могло наполнить этот промежуток, то отсюда следует, что его не хватило-бы на двойное количество времени. Действия и чувства, более сильные, замкнутые в более тесный круг и достаточные для наполнения сорока-летней жизни, — в нашей, вдвое более продолжительной, оставляют чистые и долгие промежутки, свободные от всякого живого действия и чувства. А потому, если желательно не простое существование, но счастливое, и если счастие не зависит от числа годов, — я имею право заключить, что жизнь при таком порядке вещей, чем короче, тем менее бедна наслаждением, и ее должно предпочесть нашей, а также и жизни первых царей Ассирии, Египта, Китая, Индии и пр., которые, если верить басням, жили целые тысячи лет. Вследствие этого, я не только не забочусь о бессмертии и продолжительности жизни, по желал-бы, напротив, жить так-же быстро, как известные насекомые, называемые эфемерами, из которых самые долговечные живут не более одного дня, хотя умирают прадедами и прапрадедами. В этом случае у меня, по крайней мере, не осталось-бы времени для скуки! Что ты думаешь о моем рассуждении?