Тасс. Не знаю. Верно то, что когда она бывала со мною, она казалась мне женщиной, но удаленная от глаз моих, она представлялась и представляется мне богиней.
Гений. Да, эти богини так великодушны... Когда кто-нибудь к ним приближается, они в миг слагают с себя свое божественное достоинство, собирают окружающие их лучи и прячут в карман, чтоб не ослепить смертного, стоящего перед нами.
Тасс. Ты прав, даже слишком... Но не кажется-ли тебе великой виной со стороны женщин, что они являются нам совсем не такими, какими мы их воображали?
Гений. Я не вижу причин обвинять их в том, что они созданы более из мяса и крови, нежели из амброзии и нектара. В самом деле, есть-ли в мире вещь, которая-бы имела хоть тень, хоть тысячную долю того совершенства, которое вы полагаете в женщинах? Мне странно, что вы, признавая мужчин такими, каковы они есть на самом деле, не в силах понять, что женщины не могут быть ангелами.
Тасс. И при всем том, я все-таки умираю от желания видеть ее и говорить с нею!
Гений. Хорошо, сегодня ты увидишь ее во сне прекрасною, как юность; ты будешь говорить с нею несравненно свободнее, нежели когда-бы то ни было прежде. На прощанье она пожмет тебе руку и, посмотрев на тебя, вдохнет в твою душу такую сладость, что целый день, при воспоминании об этом сне, сердце твое будет прыгать от радости.
Тасс. Славное утешение, — сон вместо истины!
Гений. Но что такое истина?
Тасс. Я знаю о ней не больше Пилата.
Гений. Хорошо, я отвечу за тебя. Знай, — разница между истиной и сновидением заключается лишь в том, что последнее бывает иногда так хорошо и сладко, как первая не бывает никогда.
Тасс. Как, наслаждение во сне ты ставишь на одну доску с действительным?
Гений. Я думаю. Один из вас мне говорил, что когда любимая женщина является ему во сне, он на следующий день избегает ее общества, зная, что она не могла-бы выдержать сравнения с тем образом, впечатление которого он получил во сне, и что истина, уничтожив в душе его ложь, лишила-бы его того великого наслаждения, которое он извлек из этой последней. Древние были гораздо изобретательнее и искуснее вас почти во всех родах наслаждений, доступных человеческой природе, и я не осуждаю их за то, что они различными способами заботились о приятности и веселости своих сновидений; я не обвиняю Пифагора, который не ел бобов, потому что эта пища, по его мнению, могла возмутить его сон, и извиняю тех суеверов, которые, перед отходом ко сну, приносили жертвы проводнику снов, Меркурию, чтоб он посылал им только счастливые и веселые. Так, люди, не находя счастия в бодрствовании, учились быть счастливыми во сне, и я думаю, что это отчасти удавалось им, и что Меркурий слышал их лучше, нежели другие боги.
Тасс. Однако, если люди живут для наслаждения (телесного или духовного), если, с другой стороны, наслаждение заключается преимущественно во сне, то отсюда следует, что цель нашей жизни — сон. С этим я не могу согласиться...
Гений. Но ты уже согласился, потому что живешь и соглашаешься жить. Что такое наслаждение?
Тасс. Я так мало испытал его в действительности, что не сумею тебе ответить.
Гений. Никто не испытал его в действительности, но только в мышлении. Наслаждение — вещь умозрительная, а не реальная: желание, а не факт, чувство, порождаемое человеческой мыслью, а не опыт, или, лучше сказать, не чувство, но понятие. Не за мечтаете-ли вы, что во время какого-нибудь наслаждения, положим, бесконечно желанного и достигнутого путем тяжких трудов и лишений, вы, не удовлетворяясь тем, что испытываете в данные минуты, всегда находитесь в ожидании чего-то высшего, лучшего, заключающего в себе всю полноту наслаждения? Вы всегда стремитесь к будущим минутам вашего наслаждения; оно-же всегда кончается прежде того момента, который должен вас удовлетворить, и не оставляет вам никакого другого блага, кроме слепой надежды насладиться лучше и действительнее в другой раз и утешения притвориться перед самими собой и уверить себя, что вы наслаждались, а также и рассказать это другим, — не из хвастовства только, но чтоб помочь самим себе убедиться в этом. Следовательно всякий, кто соглашается жить, поступает так не в силу какой-нибудь другой, цели, но единственно, чтобы грезить, т. е. думать, что он наслаждается или наслаждался; то и другое равно лживо и фантастично.
Тасс. Но разве люди не могут твердо верить в то, что они наслаждаются в данную минуту?