Фарфарель. Я здесь.
Маламбрун. Кто ты?
Фарфарель. Фарфарель, к твоим услугам.
Маламбрун. Получил полномочие от Вельзевула?
Фарфарель. Получил и могу исполнить для тебя все, что мог-бы он сам, и более нежели могут все другие дьяволы вместе.
Маламбрун. Хорошо. Ты должен исполнить одно мое желание.
Фарфарель. Готов. Чего желаешь? Родовитости, какой не могут похвастаться даже Атриды?
Маламбрун. Нет.
Фарфарель. Богатств, каких не найдется и в Маноа {Баснословный город, иначе называемый Эльдорадо, который, по мнению испанцев, находится в южной Америке, между реками Ориноко и Амазонкой.}, когда этот город будет открыт?
Маламбрун. Нет.
Фарфарель. Нужна тебе империя громадная, как та, о которой, говорят, однажды ночью снилось Карлу V?
Маламбрун. Нет.
Фарфарель. Или женщина, которая была-бы неприступнее Пенелопы?
Маламбрун. Нет. Разве для всего этого необходим дьявол?
Фарфарель. Может быть, тебе, отъявленному негодяю, нужны уважение, доброе имя?
Маламбрун. Ты-бы мне скорее понадобился, если-бы я искал противоположного!
Фарфарель. Наконец, чего-же ты хочешь?
Маламбрун. Сделай меня счастливым на одну минуту времени.
Фарфарель. Не могу.
Маламбрун. Как не можешь?
Фарфарель. Клянусь честью — не могу.
Маламбрун. Честью доброго дьявола?
Фарфарель. Именно. Считай, что есть добрые дьяволы, как и добрые люди.
Маламбрун. Но и ты прими в рассчет, что я сумею пригвоздить тебя к одному из этих бревен, если ты сейчас-же не будешь мне слепо повиноваться!
Фарфарель. Тебе легче убить меня, нежели мне — исполнить твое желание.
Маламбрун. В таком случае, отправляйся к черту, и пусть явится ко мне сам Вельзевул лично!
Фарфарель. Если-бы явился Вельзевул со всей преисподней, то и тогда твое желание осталось-бы неисполнимым.
Маламбрун. Даже на одну только минуту?
Фарфарель. Сделать человека счастливым на минуту или на тысячную долю этой минуты так же невозможно, как и на целую жизнь.
Маламбрун. Но если ты не в силах сделать меня счастливым, то по крайней мере не можешь-ли ты освободить меня от несчастья?
Фарфарель. Да, если ты совсем перестанешь любить себя.
Маламбрун. Это я могу... после смерти.
Фарфарель. А при жизни этого не может ни одно животное: потому что ваша природа согласится скорее на что-бы то ни было, чем на это.
Маламбрун. Это так.
Фарфарель. А потому, если ты по необходимости любишь себя так сильно, как только можешь, ты естественно желаешь себе возможно большего счастия, и будучи не в силах удовлетворить этому величайшему из твоих желаний, ты не можешь сделать шага, не чувствуя себя более или менее несчастным.
Маламбрун. Даже и в то время, когда я испытываю какое-нибудь наслаждение; потому что наслаждение не может сделать меня ни счастливым, ни довольным.
Фарфарель. Действительно, никакое.
Маламбрун. Потому что ни одно из них, в сравнении с естественным желанием счастия, котораго требует душа моя, не может назваться истинным; я не перестаю быть несчастным даже и в то время, когда испытываю наслаждение.
Фарфарель. Не перестаешь, потому что у людей лишение счастия, хотя-бы оно и не сопровождалось ни страданием, ни бедствием, даже во время так называемых ваших удовольствий, всегда приносит недовольство.
Маламбрун. Так что с самого рождения и до смерти наше несчастье не прекращается ни на минуту!?...
Фарфарель. Да. Оно прекращается только тогда, когда вы спите без сновидений, и когда впадаете в обморок, — словом, когда прерывается деятельность ваших чувств.
Маламбрун. И нет его в нас, когда мы чувствуем, что живем?...
Фарфарель. Нет.
Маламбрун. Но, в таком случае, собственно говоря, не жить — лучше чем жить!
Фарфарель. Да, если отсутствие несчастья лучше его присутствия.
Маламбрун. И так?
Фарфарель. И так, если ты находишь лучшим вручить мне свою душу до срока, — прикажи получить.