Скоро Хьюг убедился, что завод очень широко пользуется его способностью к изобретениям. Придуманное им приспособление к машине, за которое он получил награду в пятьсот долларов и место чертежника, с жалованьем огромным после десяти долларов в неделю, но в сущности мизерным и уменьшенным сравнительно с жалованьем его предшественника, дало заводу, наверное, сотни тысяч. Это приспособление, получившее имя фирмы, применялось теперь
на всех станках, выпускаемых заводом, и являлось их характерной чертой. За этим первым изобретением последовало много других, за которые Хьюг не получал уже никаких наград. Изобретения стали как будто его обязанностью. Ему ставили определенные задачи и требовали их разрешения. Завод явно эксплуатировал его. И Хьюг видел и чувствовал, что эта обязательная работа истощает его изобретательность, мешает его настоящей серьезной работе над его собственными проектами и идеями. Тогда он решил меньше давать заводу. Его оскорбляло, что его заслуги не ценятся. И он часто возмущался в душе. "Я мог бы для них очень много сделать", говорил он себе, "если бы они были способны ценить это и понимали, что за это нужно платить". Хыог хорошо знал, что на заводе старого типа, где был бы хозяин, вникавший в дело, понимавший и любивший дело и знавший служащих, за него держались бы обеими руками. Он видел, что его способность к изобретениям представляет капитал, и что он имел бы полное право стать пайщиком дела и участником в прибылях. Но завод был учреждением, организованным по новому типу. А новый тип промышленных предприятий ничем не отличается от самых неприятных бюрократических учреждений. Людей там не ценят, заслуг не помнят, стараются только из всего возможно больше выжимать и выколачивать, всегда и на всем делать экономию, во что бы то ни стало сокращать расходы и увеличивать дивиденды. И на этом заводе Хыог, конечно, никогда не мог выбиться из положения мелкого служащего, не имеющего никаких прав. Завод принадлежал акционерной компании. Компания сама была проглочена трестом. Директора все были из акционеров. И Хьюг прекрасно понимал, что, не имея достаточного количества долларов, он всю жизнь останется здесь чертежником, которого самым обидным образом эксплуатируют, и даже не замечают этой эксплуатации. Директора очень быстро менялись. Новые уже ничего не знали о прежних изобретениях Хыога. Все сделанные им приспособления и усовершенствования были просто собственностью завода, и было бы странно даже заявлять на них какую-нибудь претензию. Но Хьюг знал стоимость своих изобретений, и это глубоко возмущало его и заставляло еще сильнее ненавидеть рабство. Наконец, он решил сопротивляться. И когда ему поручали составлять новые чертежи с указаниями, где и что следовало бы изменить и улучшить, он стал делать чертежи по старым образцам и моделям, не внося в них никаких изменений, хотя часто видел возможность улучшений. Это скоро заметили. И Хьюг получил замечание от старшего инженера, небрежно заметившего ему, что он, кажется, совсем выдохся.
- Я только чертежник, сказал Хьюг, - и я получаю даже меньше, чем получал мой предшественник, который ничего не изобретал. - Изобретал? - сказал инженер. - А что же вы за изобретатель? Ваша обязанность разрабатывать в деталях проекты, которые вам передаются. Если вы можете только копировать, мы найдем на ваше место другого. "Ну и ищите!" - сказал про себя Хыог.
И он решил, что с этого дня ни одно его изобретение больше не попадет заводу. Но это пассивное сопротивление эксплуатации очень быстро отразилось на его положении. Первый год он не получил награды. Второй год ему вместо увеличения уменьшили жалованье. А это означало, что его могут уволить, как "потерявшего трудоспособность". Хьюг понимал это, но не хотел подчиняться.
Нужно сказать при этом, что отношения Хьюга с Мадж тоже складывались неважно. Скоро стало очевидно, что действительность совсем не оправдала их блестящих ожиданий, и жизнь шла очень серо и скучно. В начале Мадж нравилось, что Хыог "изобретатель", и это приятно действовало на ее самолюбие. Но потом она стала желать, чтобы он был больше похож на других, больше заботился о ней и меньше думал о своих фантазиях. Уже вскоре после брака Мадж стало казаться, что Хыог очень мало думает о ней, слишком много оставляет ее одну, мало разговаривает с ней, не старается развлекать ее, доставлять ей удовольствия. Другие мужья были в этом отношении гораздо лучше. Конечно, мечты Хьюга были очень заманчивы, но раз так не выходило, то лучше было давно все это бросить и брать от жизни то, что она могла дать. Но Хьюг не хотел понять этого. Так казалось Мадж. В действительности Хьюг, конечно, все понимал, но он не хотел признавать неудачи и упрямо шел к своей цели. Тут сказывалась разница происхождения, Мадж была другой породы. Ты понимаешь, у дворняжки или у комнатной собаки может быть чутье, но у нее никогда не будет выдержки и упорства настоящей охотничьей собаки. Она будет терять след, чересчур легко будет отказываться от него. У Хьюга же, наоборот, было очень много породы. И ему, действительно, ничего не стоило жертвовать всем ради достижения своей цели. Он даже почти не замечал этих жертв, не считал их жертвами. В самом деле это же все делалось для того. Значит, что же об этом было разговаривать. Но на Мадж очень тяжело ложился деспотизм Хыога, обычный у людей, поглощенных одной идеей. Жертвуя всем сам, Хьюг невольно требовал тех же жертв от Мадж. Он слишком привык думать известным образом, смотреть на вещи известным образом. И ему было странно думать, что Мадж может принимать все иначе. Ну, понимаешь, например, ему было странно думать, что Мадж хочется пойти в театр… "Стоит ли теперь идти в этот театр?" - говорил себе Хьюг. Ведь тогда мы увидим все. Но Мадж ощущала иначе, и она очень скучала. Последние два года их отношения с Хьюгом начали сильно портиться. Особенно, когда Мадж потеряла место, и ничего другого не могла найти. Денег у нее убавилось, а свободного времени прибавилось. Она сидела дома и скучала. Больше всего ее заставляло страдать их решение не иметь детей. Перед свадьбой Мадж считала, что так будет во всяком случае недолго и при том плохо понимала, что это значит. Но затем все явилось для нее совсем в другом свете и в очень неприятном. Есть специальные бесы, занятые устройством семейной жизни людей, играющие, так сказать, на повышение или на понижение в различных случайностях семейной жизни. Они могли бы лучше рассказать тебе, как и почему все так вышло. Я могу сказать только одно. Есть разные люди. И бывают люди или настолько примитивные, или наоборот достаточно извращенные, что им не мешает, никакая искусственность в делах любви. Но Хьюг и Мадж были и недостаточно примитивны, чтобы удовлетворяться тем, что им давала судьба, и в то же время слишком нормальны, чтобы переделывать природу по своему фасону. И природа стала им мстить за покушение с негодными средствами. Началось с незаметного охлаждения. Но чем дальше, тем все шло хуже. И последний год они были почти совсем чужими. Мадж сама требовала этого, но внутренне это ее очень обижало, потому что она искренно любила Хьюга. И она очень хотела иметь детей, любила их и мечтала о них. У всех ее подруг, выходивших замуж, были дети. Везде, куда она ни шла, на улицах, в парках Мадж видела детей, и дошло до того, что она просто не могла равнодушно смотреть на них. Часто она прямо галлюцинировала ребенком, чувствовала его маленькое теплое тело у себя на руках, разговаривала с ним, няньчнла его, учила ходить, играла. И ни на одну секунду она не забывала, что все это могло бы быть в действительности, если бы только Хьюг был обыкновенным человеком, как все, а не каким-то полоумным. Она чувствовала, что нелепые мечты Хьюга о венецианских дворцах и о яхтах в Средиземном море стоят на пути се самых глубоких и самых близких ее душе мечтаний женщины, и дошло до того, что Мадж начинала испытывать прямо ужас, когда Хьюг пускался в свои мечты, с глазами устремленными в даль, или когда он заговаривал о рабстве, из которого он хочет и должен выйти. Все это были слова, не доходившие до души Мадж, и казавшиеся ей ненужной аффектацией, позерством, выдумкой… Мечты Хьюга давно потеряли для нее всякую реальность и стояли на уровне романов из жизни маркизов и графов, которые она брала в библиотеке. И она не понимала, как можно до такой степени смешивать действительность и вымысел, как это делал Хьюг. Это все равно, что я стала бы ждать, что к нам на 235 авеню явится виконт де Бражелон и увезет меня в золотой карете, думала Мадж. И ей часто теперь приходило в голову, что другая на ее месте давно бы развелась с Хьюгом и вышла замуж за нормального человека. Хуже всего для них было то, что они уже давно начали ссориться, и Мадж постоянно говорила, сначала, чтобы подействовать на Хьюга, а потом, потому что сама начала верить, что он ее совершенно не любит, и что она ему совершенно не нужна. И все попытки Хьюга рассказать ей о своих видах на будущее и заразить ее своими мечтами и своим энтузиазмом кончались тем, что Мадж начинала плакать и кричать, что она этого больше слышать не хочет.