Выбрать главу

Сто пять пуль в минугу! Серьезно, это было очень хорошо. И я мог оценить это.

На следующее утро Хыог послал Мадж письмо и деньги и сел за работу. День за днем пошли без всяких происшествий. С утра Хьюг сидел за чертежным столом или у станка, вытачивая разные части, пробуя, переделывая и вечером шел в какой-нибудь бар, пил пиво и сидел, медленно куря трубку. От службы он отказался и ничем не интересовался, кроме своей работы и писем Мадж. Мадж писала сначала редко, но потом она начала скучать. Хьюг стал рисоваться ей гораздо привлекательнее, она начала писать чуть не каждый день, рассказывая про Калифорнию, про море, про тепло, про солнце и звала Хьюга скорее приезжать, чтобы вместе работать и строить будущее для себя и для детей, которые у них непременно должны были родиться. "Бросай скорее Нью-Йорк, мой Хьюг, - писала она, - и приезжай сюда. Нас разлучили эти серые туманы и пыль и чад города, а солнце опять приведет нас друг к другу". Мадж вообще любила читать стихи и выражаться высоким слогом. Она считала себя очень образованной, гораздо образованнее Хьюга. Правда в этом была только то, что она проглатывала множество книг. Хьюг читал ее письма, коротко отвечал на них и продолжал работать. Но в глубине души и ему тоже очень хотелось бросить все, ехать в Калифорнию к Мадж и попробовать совсем другую жизнь среди природы, в борьбе с природой. Он рисовал себе гору, покрытую сосновым лесом. На уступе горы простой бревенчатый дом и Мадж на крыльце, махающую ему рукой. Ему вспоминались романы Брета Гарта, и хотя он знал, что современная Калифорния уже совсем другая страна, он все-таки мечтал о жизни пионеров в полудиком лесу. Но больше всего он мечтал о Мадж. Чудак пять лет все еще был влюблен в нее. Вблизи это как-то все затуманилось ссорами, несогласиями, взаимным непониманием. Но на расстоянии Мадж опять засияла для него всеми цветами радуги, и Хьюг опять искренно начал верить, что нет женщины красивее, очаровательнее, соблазнительнее и умнее Мадж. Правда, она во многом не соглашалась с ним, но это только потому, что ее душа стремилась к правде, свободе, и красоте. Он стремился к тому же, только более длинным и трудным пугем, а она своей внутренней мудростью женщины находила то, что искала, в солнце, в природе, в мечте о детях. И это было верно и необыкновенно хорошо. Но Хьюг не даром был американец, и он не переставал думать, что если бы ко всему этому прибавить миллион долларов, то было бы еще лучше. И если бы его мечты осуществились, тогда и Мадж согласилась бы с ним, признала бы, что стоило работать и стоило терять все эти годы.

Так прошел месяц, другой, третий, полгода. И, наконец, наступил день, когда работа Хьюга вчерне была кончена. В результате всего этого труда, мыслей, расчетов, внутреннего горения, упорства, напряжения воли, бессонных ночей и мечтаний на свет родилось довольно нелепое на вид маленькое существо. Это был автоматический пистолет; по внешности он был больше похож на молоток, или на гаечный ключ, чем на револьвер. Но в нем было много несомненно новых черт, обещавших ему большое будущее. Я сразу почувствовал это. Но меня интересовало только, перепадет ли здесь что-нибудь на долю Хьюга. Очень часто именно изобретатели ничего не получают от своих изобретений. Пистолет был плоский и тяжелый. Семь патронов сидели у него не в барабане, а в ручке. Толчок от выстрела передвигал назад верхнюю часть пистолета, при этом выбрасывалась в бок стреляная гильза и в ствол вставлялся новый патрон, подаваемый снизу пружиной. Все это было очень остроумно и практично. Скорость стрельбы во много раз превосходила все, что до того времени было известно, а благодаря тому, что не было прорыва газов между барабаном и стволом, получался чуть не втрое более сильный бой, чем у револьвера того же калибра. Ну, да что я это тебе рассказываю. Ты сам это прекрасно знаешь. Надеюсь, ты теперь понял, что это было за существо, родившееся на свет в мастерской Хьюга. Были и неудачи во время работы. Очень долго Хьюг бился с экстрактором, который должен был выбрасывать стреляные гильзы. Потом его очень смущал предохранитель. Это и осталось слабым местом родившегося в мастерской ребенка. Он часто начинал разговаривать, когда его об этом еще не просили. Вообще для Хьюга было много тревог и сомнении. Раз, когда он уже считал себя близким к цели, он увидал ошибку в расчетах и ему пришлось всю работу начать сначала. Другой раз очень много времени и труда пропало из-за ошибки в чертеже.

Когда я понял, что за ребенок должен родиться, я начал очень сочувственно относиться к работе Хьюга. Но помочь ему я, как я уже тебе говорил, ничем не мог, потому что ни в мыслях, ни в чувствах у него не было решительно ничего интересного для меня, т. е. хотя бы сколько-нибудь преступного. Ты понимаешь, круг моей деятельности ограничен определенными эмоциями. Я не могу из них выйти, точно так же, как рыба не может летать по воздуху, и птица не может плавать под водой. Некоторые из моих коллег пробовали изображать летающих рыб и ныряющих птиц. Но из этого никогда ничего не выходило. Мы - существа определенной стихии. И Хьюг был совершенно чужд этой стихии. Ну, как доска может быть чужда поэзии. Я уже говорил тебе, что у него не было ни малейшей фантазии в том смысле, как я это понимаю. И откровенно говоря, мне часто делалось даже прямо не по себе от всех его прекрасных мечтаний о Мадж, о любви, о свободе, о счастье и благополучии, которое Хьюг будет рассыпать вокруг себя, когда будет миллионером. Все это было ужасно пресно и тошно. Мадж стала часто писать. Она очень хорошо чувствовала себя в Калифорнии, решила изучить цветочное хозяйство и работала на цветочной ферме мужа своей тетки. "Даю тебе отпуск на год, Хьюг, писала она. - Через год, с изобретениями, или без изобретений, ты должен быть здесь, мы снимем кусок земли и будем разводить цветы". И Хьюг вздыхал над этими письмами, клал их в письменный стол и шел к своему станку. Ты не можешь себе представить, до чего иногда бываете смешны вы, люди.

Ну вот, наконец, ребенок родился, и был, как я уже говорил тебе, довольно нескладным и неуклюжим существом, но с очень большими скрытыми достоинствами и с большим будущим. Я это чувствовал. Кажется, это было ровно через полгода, после того, как Хьюг в одно туманное утро уехал к морскому берегу. Он ехал опять туда же и по той же дороге. Но теперь он был совершенно в другом настроении. В кармане у него лежал тяжелый металлический предмет. Хыог дотрагивался рукой до кармана и ощущал уже упоение победы. Он вез с собой мишень, попутно построенный им небольшой пристрелочный станок с треножником и две толстые дубовые квадратные доски. Вся эта ноша радовала его. Он не сомневался в результатах. И толпа утренних пассажиров, спешивших на службу, вызывала в нем теперь жалость, смешанную с презрением. Прежде он боялся этой толпы, потому что чувствовал себя ее частью. Теперь он глядел на своих соседей в вагонах, как человек, который смотрит издалека, с другой планеты или из другой части света. Бедняги, думал он, они никогда не испытают радости победы, да им это, пожалуй, и не нужно. Его взгляд точно проникал сквозь маску лиц, читал мысли и характеры. Вот этот молодой человек в щегольском сером костюме, с оттопыренной губой. Он совершенно доволен своей судьбой. Он служит в банке, считает чужие деньги, и ему больше ничего не нужно. Или вот этот старик, с цветочком на петличке и в светлом костюме. Он старается казаться моложе, чтобы его не выгнали со службы. Он служит в магазине готового платья. А вот тому человеку скучно. И он смотрит на эту розовенькуто немочку совсем так, как должен смотреть настоящий мужчина на женщину. Но это не надолго, мой милый. Она выйдет на следующей остановке. И ты никогда не решился бы заговорить с ней. А если бы и решился, то из этого ничего бы не вышло. Она едет на службу. И думает, что это так и должно быть. Да, удивляюсь, как еще вас не начали кастрировать. Лет через сто это будет наверное. Стоит только какому-нибудь миллиардеру прийти к заключению, что кастрированные служащие лучше некастрнрованных, и я уверен, что многие сами согласятся подвергнуться маленькой операции. А родители будут отдавать в лечебницы детей для операции, чтобы обеспечить им службу в будущем. И комичнее всего, что, может быть, одна душа из десяти тысяч сознает, что такое в действительности с ней происходит. Остальные думают, что они живут, и не шутя считают себя людьми. И я тоже был бы таким же, если бы я не был готов лучше десять раз умереть, чем жить такой позорной жизнью без свободы, без своего собственного труда. Да, Хьюг не проявлял особенной скромности в этот момент. И мне это доставляло удовольствие. За ребенка я был спокоен, его будущее казалось мне совершенно верным. Но относительно самого Хьюг я совсем не был так уверен. Наоборот, мне казалось, что он во многом ошибается и что его еще ждут большие испытания. Так оно и оказалось впоследствии. Участь изобретателей, художников, поэтов, вообще людей этой породы иногда бывает очень интересной. Если говорить откровенно, мне ничто за много лет не доставило такого удовольствия, как случай с французским художником, который застрелился от нужды и неудач, и картины которого через несколько лет начали продаваться за сотни тысяч. Это было восхитительно, Я видел, что у людей еще не пропало чувство юмора. И я сделал все, что мог, чтобы пробудить сознание этого художника "по ту сторону" и передать ему эту приятную весть. Да, стоило посмотреть, как он это воспринял. Он чуть не задохнулся от злобы, когда понял меня, и задохнулся бы, если бы мог дышать. Но он уже ничего больше не мог, потому что, строго говоря, не существовал. Тем не менее он почувствовал весь юмор положения. И, честное слово, я но желаю тебе быть в его астральной оболочке. Он отравил себя на миллион лет злобой на люден. И он никогда не простит им их остроумия. Подумай, через пять лет после смерти человека, который застрелился с голоду, платить миллион франков за его картину! Разве это не великолепно? Но я отвлекаюсь в сторону. Я надеялся на нечто подобное для Хьюга. Очень многим изобретателям н новаторам приходится пройти по этой дорожке. И скоро мои предчувствия начали оправдываться. Но в этот день все шло, как Хьюг рассчитывал. Я теперь уже не могу тебе точно сказать, сколько выстрелов в минуту получилось при первой пробе и сколько дюймов доски пробивала пуля. Но Хьюг был в восторге. По силе боя пистолет равнялся большой винтовке, а быстрота стрельбы превосходила быстроту митральез, требовавших тогда долгого заряжения. Все расчеты Хьюга оправдались блистательно. Ребенок вел себя безукоризненно. И можно было отдавать его на суд людей, а людей на его суд. Хьюг возвращался домой, упоенный внутренним торжеством. Завтра должно было начаться триумфальное шествие.