И Пикассо, не без труда, но без колебаний продирается сквозь хаос своей мастерской, обходит бумажные утесы и направляется к следующей за ними куче, откуда вынимает конверт с нужными фотографиями. Здание с гигантскими стенными росписями вырисовывается на фоне четырех причудливых башен собора Саграда Фамилия.
БРАССАЙ. Скоро вы составите конкуренцию Гауди… Когда я снимал эту архитектуру в Барселоне, Пратц отвел меня к вашей сестре и к Вилато, в Пасео-ди-Грасиа. Я был поражен, узнав, сколько в Барселоне ваших произведений… Вместе с теми, что хранятся в тамошней галерее, хватило бы на «Музей Пикассо».
ПИКАССО. Этот вопрос обсуждается… Городские власти хотят купить для этого какой-то древний замок. Посмотрим…
Я спрашиваю, откуда это большое солнце, что висит на стене…
ПИКАССО. Как раз из Барселоны… Это ломоть от ствола пальмы. Такие солнца носят процессии в Вербное воскресенье… Чудесное, правда? Некогда я сам делал картины из пальмовых листьев…
ЖИЛЬБЕРТА. Вы знаете эти предметы, которые на Пасху продаются в Ницце возле церкви? Пальмовые листья обрезаны и сложены в несколько раз. Иногда бывает очень красиво!
ПИКАССО. Эти украшения типичны для Средиземноморья… И обратите внимание, какие нежные тона… Когда они высыхают, то становятся светлее и как бы прозрачнее… Настоящие солнца, приносящие радость, ведь правда?
И тут он открывает мне тайну «Авиньонских девиц», которые занимают в мастерской доминирующее место.
ПИКАССО. Подойдите поближе и посмотрите… Это гобелен… Один милейший парень из Тулона забрал себе в голову непременно сделать его с обычной почтовой открытки… Многие мои посетители находят его ужасным и считают все это кощунством… Они не находят на гобелене моих красок… а мне как раз это и нравится… Моих красок не было уже на репродукции, и этот умелец придумал другие… В сущности, это совсем другая картина, но напоминающая «Авиньонских девиц».
Мы обходим мастерскую. Пикассо показывает мне необычный шкаф из красного дерева с большим количеством плоских ящичков.
ПИКАССО. Этот шкаф принадлежал Матиссу, но поскольку я каждый раз, попадая к нему, им восхищался, родственники после его смерти подарили шкаф мне… Матисс заказывал шкаф для себя, хотел, чтобы он был высоким и чтобы в нем было сорок ящиков – складывать туда рисунки… Прекрасные пропорции, не правда ли? Когда я смотрю на него, то думаю о Матиссе; они очень подходили друг другу.
БРАССАЙ. А этот великолепный тотем с Новых Гебридских островов?
ПИКАССО. Тоже подарок Матисса…
Неподалеку от тотема сверкает и переливается всеми своими блестками и позументами костюм тореро.
ПИКАССО. Это грустная история… Светящийся костюм, который вы видите, принадлежал матадору Чикуэло П. Он мне его и прислал… Сам он умер трагической смертью. Если бы его убил бык! Так нет, он погиб в дурацкой авиационной катастрофе… Сегодня матадоры постоянно переезжают с места на место, они все время куда-то спешат. И гораздо больше их погибает в авиационных и автокатастрофах, чем от рогов быка… Его уже не было в живых, когда я получил этот костюм… Как последний знак дружбы…
Я спрашиваю, ходит ли он, как прежде, на бой быков…
ПИКАССО. Да, ведь это моя страсть… Но у меня не всегда есть возможность… Тогда я присутствую на арене лишь мысленно, слышу звуки пасодобля, вижу толпу зрителей, выход cuadrilla, первого быка, который атакует пикадоров… Однажды невозможность поехать на корриду меня так расстроила, что я принялся воображать себе все ее этапы… И это меня так увлекло, что вот уже несколько месяцев каждый вечер я делаю на эту тему несколько рисунков китайскими чернилами…
Мы обсуждаем его большую выставку в галерее Тейт, организованную Роланом Пенроузом. Я спрашиваю, собирается ли он сам поехать в Лондон…
ПИКАССО. Зачем мне тратить время на то, чтобы посмотреть на собственную живопись? У меня хорошая память, и я прекрасно помню все свои картины… Но я дал организаторам на время много своих полотен и уже поимел из-за этого множество неприятностей… Там выставляется только живопись и кое-что из последних произведений… Будет, кстати, и большой занавес для балета «Балаганчик». Эти выставки мне мало что дают… Мои старые картины меня больше не интересуют… Гораздо больше любопытства у меня вызывают те, что еще не написаны…
Среди новых скульптур есть бронзовые, которые раньше были керамическими – Пикассо мне объясняет, что он отдал в отливку те из терракотовых изваяний, которые для этого годились; здесь же и его главное произведение – «Коза», сделанная из ивовой корзины, пальмовых ветвей, консервных банок и кувшинов из обожженной глины. При виде их я не могу удержаться, чтобы не сказать ему:
– Никто и никогда не сможет издать действительно полного каталога ваших произведений… Не успеет появиться новая книга о вашем творчестве, как оказывается, что она уже недостаточно полна… Целых четыре года мы полагали, что сумели собрать все ваши скульптуры… Но нет. С тех пор мне попалось уже несколько совершенно новых, которых не было в нашей книге… А совсем недавно я видел в продаже занятную деревянную скульптуру – вашу, она была похожа на негритянского идола… Репродукций с нее я не встречал нигде. Я знаю только три ваши скульптуры кубистского периода: двух «Обнаженных женщин» и «Мужчину с квадратной головой». И я не знал, что существовал еще и этот ребенок…
ПИКАССО. Я и сам о нем забыл… Вы знаете, что это было на самом деле? История такая. Маленькая дочь моей домработницы очень хотела куклу… Я жил тогда на Монмартре и был беден как церковная мышь… И тогда вместо куклы я сделал ей эту «кубистскую» фигурку… Не помню, понравилась ли она девочке… Мне также неизвестно, через сколько рук прошла эта деревянная статуэтка до того, как попасть на аукцион в «Отель Дрюо»…
БРАССАЙ. Канвейлер хотел бы выпустить новое издание с вашими скульптурами – итоговое, если можно так выразиться… Печатать будет какой-то издатель из Штутгарта… Он просил меня сфотографировать ваши скульптуры, сделанные после 1947-го…
ПИКАССО. Это можно сделать когда хотите. И ломать их тоже… Я шучу, разумеется, но все фотографы – чудовища, а самый ужасный из них – Ман Рэй. Сколько же он попортил моих произведений!.. Даже тех, которые испортить невозможно…
Разговор переходит на серию серебряных подносов.
ПИКАССО. Автор этих вещей – Франсуа Гюго… Брат Жана Гюго, великолепный мастер… Я сделал для него несколько рисунков… Все предметы – из серебра. Производит впечатление, правда? И при всем том получается не намного дороже, чем бронза… Он собирается сделать для меня несколько золотых украшений…
Снова появляются три собаки. Та, что я принял за бассета, на самом деле оказалась таксой. Ее зовут Лумп. Боксер Ян – слепой. Пикассо рассказывает, что его слепота ничуть не мешает ему ориентироваться в пространстве и появляться на зов… Черно-белый пес – великолепный далматинец. «Вы можете видеть его на многих моих картинах», – говорит Пикассо.
На сундуке, на серебряном блюде – наполовину съеденный пирог, изгрызенный изнутри, как размытый морем утес…
ПИКАССО. Это итальянский хлеб с изюмом. Он называется panettone. Мы съели половину, если мне не изменяет память, года два назад… А потом я о нем забыл… Для мышей настоящее лакомство, да? Они начали его подъедать, прогрызли внутри настоящие лабиринты. И я оставил хлеб для них… Теперь он совсем высох и стал твердым как камень. Но я его не выбрасываю. Сейчас он так же прекрасен, как скалы в Ле-Бо… Вы не находите?