Сбрасывая свой нелепый топик с бантом, — нет, не сбросив, а лишь сбрасывая, — она на миг превратилась в девчонку, какой была когда-то, когда я и мечтать еще не мог ни о чем подобном.
Это и был момент истины. Всего лишь мимолетный жест, небрежно откинутый локон. Чуть припухшие губы.
Я знал, что это — всего лишь иллюзия, но до чего же она мне нравилась!
Солнечные лучи пронизывали этот гребаный сарай, и пахло в нем разогретой травой и псиной, и ее руки знали, что делать. А я — слышишь, мой ангел? — я не делал почти ничего. Я снова чувствовал себя подростком, скучающим по ласке, и не она (на своем пеньке), а я был на седьмом небе от счастья.
Давай в качестве оправдания распечатаем стенограмму событий.
"Мой мальчик", — шептала она все так же беззвучно.
"Погоди. Я сам".
"Не хочу ждать. Слишком долго".
"Что слишком?"
"Слишком долго ждала".
"Это кельвин кляйн".
"Это самый классный кельвин кляйн, которого я…"
"Подожди же. Неудобно на этом пеньке. Держись за меня".
"Ты такой длинный… и он такой дл…"
"Теперь я не хочу ждать. Снимай это к черту… слышишь, к черту…"
"Если войдет кто-нибудь?"
"Смирнов? Пусть пойдет на хуй и там погибнет…"
"Вот на этот… да… какой же он… кельвин кляйн… надо же".
"Нет. Не так. Развернись. Какой чудесный пень[т15]… джинсы к черту…"
"Ах-х".
"Ты такая кл… классная".
"Говори что-нибудь".
"Нет. Тихо. Молча. Сильно".
"Ах-х".
То, что я сейчас скажу, будет пошло и банально, мой примолкший ангел. Но, возможно, ты этого не знаешь. За две секунды перед тем, как я в нее кончил, я думал вовсе не о ней.
Ксюха умотала с смасшедшим трейсером, а я вернулась к тебе, дорогой дневничок, тебе и скажу про пиздец года.
Сегодня точно выяснила, потратив кучу денег на беременские тесты. Да, да, да! Я залетела, везде долбаные две полоски, большинство синих, но есть и розовые. Первый дурацкий тест я испробовала вообще — в кабинке общественного туалета, в переходе на Охотном ряду, сгорбившись над унитазом. Отчего мир так несправедлив, как дразнит меня Любимый, если я говорю что-нибудь такое: опять я? а почему мне? и почему только у меня такая? Захотела заорать там, в этом засранном туалете: почему я?! Это когда уже прошло три минуты, и в контрольном окошечке нарисовалась блядская полоска.
Но я такая дура, дорогой молескин, такая дура, я решила, что тест вполне себе может ошибаться, а почему бы и нет. И прямиком из туалета я потащилась в аптеку, где порадовала жирную провизоршу покупкой десяти штук разных тестов на беременность. Может быть, она подумала, что беру в подарок всем подругам на новый год, не знаю.
Не совсем понятно, на что я надеялась, конечно. Что теперь делать-то. Жалко, с Ксюхой не удалось поговорить. Она, пусть и поселила у себя брата-акробата, но классно соображает и вообще — умнее меня.
— Что у вас с лицом?
— А что у меня с лицом.
— Ничего.
— Зачем тогда спрашиваешь? И еще таким идиотским голосом. Я думала, прыщ или зубная паста на ухе.
— Прыщ уже был вчера. И это не идиотский голос. Это фраза из кинофильма Место встречи изменить нельзя. Ее принято распознавать, как цитату, и реагировать адекватно.
— Например, как?
— Стоит ли об этом.
— Считаешь меня девочкой-дауном.
— Как можно, любовь моя, кстати, что за милая дама тебя подвозила?
— Арина это, я тебе говорила.
— Ага, Арина. Которая студентка МГУ. Помню, как же.
— Хочешь познакомиться?
— Упаси Боже.
— Что это ты так испугался? Шарахаешься от моих подруг, как от вампиров. В прошлый раз с Ксюхой отказался идти совместно в клуб. Когда эти приезжали, англичане. Известные такие, кто? Я забыла…
— Битлз?
— Очень смешно.
— Да, и мне так показалось…
Вышла на улицу, прошла по Стромынке, свернула в Песчаный, Сокольники выглядели устрашающе, было холодно, а уж темно в ноябре всегда. Ответила на звонок, ну надо же, целый отец решил поинтересоваться, как у меня дела. Рявкнула что-то в трубку, вот уж с кем не собираюсь разговаривать. Если бы не та долбанная история тогда, ничего бы не случилось тогда с бабушкой. Глядишь, я даже ЕГЭ бы сдала. Получила бы аттестат, и не хуже звездной Арины училась в МГУ. Ну, не прям в МГУ, конечно, но тоже где-то.
Одиннадцатый класс я заканчивала, собиралась утром ечером в понедельник пойти с девчонками заплести африканские косички, так как необходимую для этого сумму удалось накопить. Даже надела джинсы и завязывала шнурки кроссовок, но уйти далеко не удалось. Позвонили по телефону и сказали, что мой отец (а бабушкин сын) задержан и находится под стражей. Ему предъявили обвинения в изнасиловании несовершеннолетней Петруновой, учащейся девятого класса. Несовершеннолетняя Петрунова, видела я ее потом, жирная кудрявая корова, находилась дома одна, когда мой отец, как экспедитор торговой компании, привез заказанную мебель. Тут-то все и произошло, визжала Петрунова, вот здесь-то он мной и овладел, прямо на картонных упаковках.
Скандал был лютый, мамаша этой Петруновой ловко выбила нам два окна, и кричала в оконные прорехи, что проклинает нашу семью и ночью подожжет дом. Соседи пригорозили ей участковым, а она быстро разъяснила, кто именно здесь нуждается в участковом. Бабушка тогда страшно побледнела и закрылась в своей комнате, больше я ее не видела. Живой не видела.
Ужасно все произошло, конечно, с этой ее смертью, целых три года прошло почти, а я все нормально ни с кем про это не могу поговорить. Хотя с кем? Мама с девяти утра до семи вечера общается с бутылкой водки, с семи вечера до девяти утра спит, иногда спит до восьми утра и час блюет в туалете. Сестра не хочет ничего общего иметь ни с маменькой, ни с прошлым семьи вообще, и все мои попытки пресекала, не знаю. Когда-то еще до событий разговаривали с Любимым, он тогда вернулся с похорон своего одноклассника или однокурсника и был потрясен. Прямо повторял сто тысяч раз, что чуть не впервые видел покойника, и даже спросил, а как у меня с этим. Ну, типа, хоронила ли я кого-нибудь из близких и все такое. И я ответила, что не только хоронила, а и даже обнаружила свою бабушку мертвой, он сказал, ну, типа, бабушкам положено умирать, какую-то такую глупость. И я замолчала, не стала договаривать, что не просто обнаружила свою бабушку мертвой, а вытащила ее из петли, потому что она повесилась в чулане для всякого барахла. Барахла там всякого и сейчас осталось, наверное.
А отец ничего, в этот же день вышел. Получилось так, что несовершеннолетнюю Петрунову никто не насиловал. Она своей волей трахнула своего же одноклассника со сложной фамилией типа Тимбукмамбетов, а потом испугалась родительского гнева.
Дорога в никуда, тем не менее, бывает очень увлекательной, такой прекрасной, и ты идешь, аккуратно ступая босыми ногами в свежем педикюре, лак оттенка "черная вишня" от Шанель, придерживая темно-темно-красный подол шелковой юбки.
— Что ты думаешь обо мне, скажи только честно? Что я педофилка и извращенка-неудачница?
— Педофилы увлекаются детьми.
— А ты мне вполне годишься именно в дети.
— Да что вы говорите, мама!
— Да. Я переживаю!
— Любовь моя! Ну что за чушь ты несешь. Черти какие-то. Младенцы. Извращенцы.
— Извращенцы-неудачники.
— Да, извини: извращенцы-неудачники.
— Что ты про меня думаешь?
— Ты такая горячая там, внутри. Самая горячая. Самая страстная.
— Самая старая.
— Ползи сюда.
По дороге в никуда ещё можно ползти, оказывается. Меня переполняли страсть, восхищение, возбуждение, страх, любовь, волнение и слезы, всегда слезы. Не зная, как правильно поступить со всем этим, я придумала, казалось бы, чудную игру, занимавшую меня.