В моем кармане лежал ученический проездной, я был смелым и глупым, и домой не хотелось.
Я стоял и смотрел. Как будто выбирал. Это было странным ощущением, мой ангел. Я как будто выбирал дорогу, по которой пойду. Платформу, с которой уеду. Пусть людской поток катился мимо — мне казалось, что двигаюсь я.
Этот чел совершенно неожиданно оказался рядом. Он нес чемоданчик и на ходу доставал из кармана пальто массивную трубку nokia (я его сразу зауважал). Он озабоченно тыкал пальцем в кнопки и не глядел на меня. Пока я не оказался у него на пути. Пока я не решился шагнуть в сторону и не наступил ему на ногу. И не отскочил.
Он даже не выругался. Я тоже промолчал. Он поднял глаза (я был довольно высоким подростком).
"Ты чего", — спросил он совершенно спокойно.
"Я ничего", — сказал я.
"На съёме?" — спросил он негромко.
"Нет".
Он усмехнулся. Было ему около тридцати. Темные волосы он зачесал назад и собрал в косичку, как в тогдашнем фильме Pulp Fiction. Пальто он надел поверх рубашки. А еще на нем был галстук. Безупречно завязанный. По виду — очень дорогой.
И пахло от него дорогим спиртом.
Он снова взглянул на дисплей. Спрятал свою мобилу в карман. Черные глаза блеснули недоверчиво.
"Не на съёме, тогда погуляй", — посоветовал он.
"Не хочу".
Это прозвучало вполне по-детски. К тому же у меня сел голос. Толпа редела, сливаясь в метро, и никто даже не смотрел на нас. Наверно, только милиционер у стеклянных дверей окинул нас скучающим взором. И еще ты, мой встревоженный ангел-хранитель. Если бы ты мог, ты позвонил бы мне на мобилу, но у меня мобилы не было.
Зато мобила была у него. Вот она запиликала у него в кармане, и он, достав, приложил к ее уху. А сам не спускал глаз с меня, будто ждал, что я вырву дорогущую штуку и с нею убегу.
"Да, брат, — сказал он в трубку. — Доехал. Все цивильно. Не парься, сам с ним разберусь".
Сложил свою трубку. А потом обратился ко мне — уже тише:
"Значит, не хочешь гулять. А чего ты хочешь, пацан?"
"Я хочу уехать", — ответил я честно.
"К маме? В Похвистнево?"
Клянусь, тогда я впервые услышал про это Похвистнево (ума не приложу, есть ли оно взаправду на карте). Мамы у меня не было по ряду причин, о которых мы сейчас вспоминать не станем, хорошо, мой ангел? А домой, как я уже говорил, меня не тянуло.
"Нет, — ответил я тогда. — Вообще отсюда. В Москву".
Он усмехнулся снова.
"А хули тебе там делать?" — спросил он.
"Не знаю… я всё могу".
Его смех был коротким и приглушенным, будто смеяться он давно разучился. А отсмеявшись, он зачем-то протянул руку и двумя пальцами ухватил меня за шею, сзади. И легонько сжал.
"Четкий пацанчик, — оценил он. — Пиваса купить тебе?"
Я кивнул. И ощутил секундное, но очень жгучее счастье.
"Я — Ромик, — представился он. — Зови меня так. Ромик… из Звенигорода. А ты у нас кто?"
И я назвал свое имя. Довольно необычное.
Он снова попытался рассмеяться, но вместо этого пошатнулся, сглотнул, будто подавился слюной, и я подумал: да он же бухой. Потому такой и веселый. Ромик из Звенигорода.
"Я понесу ваш чемодан?" — спросил я.
"Понесешь", — сказал он. И улыбнулся опять.
Я улыбнулся ему в ответ. А еще я решил, что выпить с ним — это будет круто. Главное, чтобы его не стошнило в такси, — подумал я заботливо.
Милый молескинчик, утром еле [т35]заставила себя вообще встать с постели, мало того, что дико тошнило, так еще и начал дергаться левый глаз и уголок рта, представляю, как мило я выглядела — захлебываясь слюной и с перекошенным лицом. Привычно набрала Любимого, привычно услышала байки о его супер-недоступности, ах ты мой зайчик! Недоступен, маленький!
Со вчерашнего вечера у меня тусовала Ксюха, отсюда ближе до Склифа, где грудой переломанных костей лежал ее трейсер Ганс. Всю ночь она что-то там варила, гремела на кухне сковородками, не давала мне спать, то ей морковку, то рис, а какая у меня морковка с рисом, ерунда, конечно же. У меня блинчики Дарья, пельмени Дарья, и много-много чипсов, салат-бар практически. Но она только причитала, что Гансу нельзя ничего ядовитого, а когда я логично поинтересовалась, а почему, собственно, ведь он руки себе поломал, а не желудок, она просто взвилась коброй и чуть не плюнула мне в глаз.
Кстати, дорогой мой молескин, Ксюха просто пинками гонит меня в клинику насчет аборта. Она там советовалась с каким-то медицинским хреном, уж не знаю где, может, в Склифе она привязалась к первому встречному, она способна. Медицинский хрен сказал, что надо не выдумывать всякие там мини и еще хуже таблетированные, а верной испытанной дорогой топать на простецкий хирургический. Хорошая испытанная дорога, ничего не скажешь.
Я иногда думаю, что младенец — это прикольно, ручки-ножки и эти их офигенные пяточки, но абсолютное отсутствие Любимого мешает обсудить этот вопрос, довольно важный. Естественно, никаким родителям я ничего сообщать и не собираюсь, потому что нечего больно-то сообщать. Да и некому, какие родители. Смешно. Клиника, верная испытанная дорога и все.
В зеркале утром пришлось рассматривать зеленющую уродину с тремя прыщами на лбу и двумя на подбородке, волосы сначала торчали неравномерно, потом сивыми клубами завивались на расческе, такими темпами я скоро облысею, даже не испугалась.
Сидела на кухонном стуле, уговаривала себя выпить чаю, про кофе и думать не хотелось, а просто так я не проснусь.
Еще повезло, что до офиса меня довезла Арина, чмоки-чмоки, заехала на своем автомобильчике, все время забываю правильное название, какой-то ауди с двумя дверцами, спортивный типа вариант.
Да, дорогой молескин, не могу же я быть идеально осведомленной обо всем, вот в сфере автомобилестроения я абсолютный нуль. Или ноль. Короче, приехала Арина, выглядела очень понтово в серебристой парке с подкладкой из норки и ярко-рыжих сапогах.
— Удивительно, — оживленно сказала она, рассматривая себя в моем тускловатом зеркальце, вообще-то, не мешало бы и помыть, если что, — удивительно, но мне совершенно не холодно, хотя, казалось бы, такой невысокий ворс…
И стала наглаживать себя по плечам, как бы восторгаясь невысоким ворсом неслыханной теплоты, а я пробурчала, что с какого это перепугу ей должно быть холодно вообще, если она на воздухе проводит две минуты, когда идет к паркингу.
Арина музыкально рассмеялась, похлопала меня по руке каким-то нацистским жестом и велела поторапливаться, если я хочу тоже не проводить на воздухе более двух минут.
Усевшись в надушенный Аринин салон, я немедленно выудила из сумки телефон и принялась с неясной целью названивать Любимому, Любимый был вне зоны действия сети, как и всегда в последнее время, и меня это если и удивляло, то недолго.
Можно было посоветоваться с Ариной, кстати, она голова во всяких таких вопросах, недаром все ее любят, дарят автомобили, подкладки из норки и разное другое, но я почувствовала вдруг себя настолько усталой, что просто закрыла глаза, и так и ехала. Чмоки-чмоки.
У входа в здание столкнулась с Барыней[т36], она какими-то почти прыжками неслась от забубенного такси в форме старой Волги, странно, а где же наш личный Вольво и Славка — водитель на Субару, подумала я и поздоровалась.
Барыня что-то рявкнула в ответ, на приветствие это было похоже мало, скорее на:
— Рабочий день продолжается уже три часа!
Я ловко соврала, что еду от рекламодателя, расположенного близ собственного дома:
— Чтобы оптимизировать трудозатраты, — потому что трудозатраты — любимое слово Барыни, да, она на глазах смягчилась и милостиво разрешила мне зайти все-таки внутрь, всего-то пять минут простояли на диком морозе, всего-то пальцы рук свело в крабие клешни, ерунда.
В офисном лифте я, переживая неловкую паузу, робко спросила: