Девчонка — положена в больницу, растерянная, абсолютно беспощная, ее нетрудно будет приручить. Я сделаюсь старшей подругой, вызову доверие, буду участвовать понемногу в судьбе, давать ценные советы. Сначала создам Ему дичайшие проблемы. Ее руками и силами. Потом с блеском разрешу дичайшие проблемы, своей личной волей. Спасу Его мир. Это ли не отличная препосылка для серьезных, долгосрочных отношений? Он осознает, что мне можно без страха вручить свое благополучие и судьбу, расслабится, будет со мной еще долго, очень долго. А почему бы не всегда? Я — лояльная взрослая женщина, закрою глаза на мелкие глупости, право.
Пожалуй, не буду рассказывать Эве, она такая трепетная, не одобрит использования девчонки в личных целях, задумываться о том, что все это и в девчонкиных интересах, Эва не будет. Тем более, что всего сейчас я ей не смогу сказать, я и себе-то пока не очень в этом призналась.
— Да-да?
— Ты принимаешь душ?
— Ну, почти. Собираюсь с мыслями. Что ты хотел, дорогой?
— Как-то глуповато разговаривать через дверь, ты не находишь?
— Конечно. Заходи.
— Нет-нет, я вовсе не собираюсь заходить!
— Не заходи.
— Пожалуйста, выйди на три минуты.
— Я вся обмазана грязью Мертвого моря, дорогой. Это сильное зрелище даже для подготовленного тебя.
— Тогда слушай. У меня к тебе небольшая просьба. Надеюсь, тебе не будет трудно заехать завтра-послезавтра к Марианне Львовне, и все объяснить. Наверное, придется еще что-то заплатить. Я решил отказаться от этой квартиры, последнее время она представляется мне слишком дорогостоящей. Займусь поисками более демократичного варианта.
— Как мило, что ты решил быть экономным.
— Да. Я бы мог, конечно, сам заехать к Марианне, но она твоя личная знакомая, по-любому, тебе будет с ней интереснее повидаться. Вещи я сегодня утром свои вывез, если что. Все.
— Вывез? И где же они?
— Бросил в комнате для гостей.
Комната для гостей. Так Ему нравится называть детскую комнату. Комнату сына. Я старалась, чтобы у Алеши всегда был своя комната, даже когда мы жили в восемнадцатиметровой "хрущевке", городила перегородки и шкафы специальным образом, чтобы ребенок имел личное пространство. Правда, помогло это не очень, не буду сейчас вспоминать, а то расклеюсь, займусь рефлексией и самобичеванием. Не всегда это уместно. Сейчас уместнее выяснить, почему Он так боится беременной девчонки.
— Как ты один справился? Плазменные панели, велотренажеры… Люстра, наконец. Твоя любимейшая люстра чешского хрусталя.
— Я не справлялся один. "Два брата и Газель" — очень популярный сервис. Приходят со своими коробками, мгновенно упаковывают вещи. Перевозят аккуратно. Каждую подвеску от люстры запаковали в слой бумаги.
— В слой бумаги, говоришь.
— Да.
— Ты молодец, все предусмотрел.
— Так ты заедешь к Марианне?
— Заеду, конечно.
— Передай мои благодарности. У нее было приятно. И еще… Черт! Вылетело из головы. Извини, сразу не сказал. Звонил Алексей. Волновался, ты два дня не писала.
— Спасибо.
— Вроде он собирается приехать. На новый год. Эн эн гэ.
— Да? Хорошо, я разберусь.
Он отходит от двери, я присаживаюсь на бортик ванны, закрываю глаза. Завтра сначала навещу девчонку. А потом уже к Марианне. Свои две квартиры — на Кутузовском и в переулке Маяковского — она сдает, сама живет на наследственной даче в Переделкино. Сейчас выйду, посмотрю почту, наверняка Он что-то напутал, не может Алеша приехать сейчас.
"Привет, милый, немного не поняла, что там с твоим возможным визитом. Новых писем не обнаружила, что-то случилось? У меня все в порядке, много работы и хлопот по поводу нового офиса. Никак не можем оформить документы, получить договор, страшно сказать, сколько уже денег вложено в это все. Новый офис нам просто необходим, было выбрано прекрасное помещение, учитывающие все производственные номенклатурные нужды, просторный подвал для собственного участка полиграфии, ты знаешь, я давно об этом мечтала…"[t39]
Да, звонил Алексей. Я взял трубку с опаской. Хотя мелкая не может знать здешний телефон, но все же. Поэтому, взявши трубку, я промычал туда что-то неудобоваримое, жутким желудочно-кишечным голосом.
Чертов клоун.
"Добрый день", — сказали на том конце провода. И назвали меня по имени. И мне стало стыдно.
"Привет, Алексей", — сказал я, бросив притворяться.
Мамочка про него часто вспоминает. Какая-то непростая история была у них там, в его детстве — отрочестве — юности. Как-то слишком резко отбыл он в свой далекий колледж. В ответ на мои расспросы (отчасти заинтересованные) Мамочка так же резко обрывала разговор.
Мне трудно понять их отношения. В моем детстве не было вообще никаких отношений, потому что не было родителей. Также не было у меня брата, с которым я мог бы в шутку подраться, ни даже сестрички, про которую сплетничали бы соседки по коммуналке, — никого не было.
Только ты, мой ангел-хранитель.
Часто я персонифицировал тебя. Узнавал во встречных ребятах (почему-то мне казалось, что мы должны быть ровесниками). Рисовал в тетрадке — до одного позорного случая в седьмом, что ли, классе. Девчонки увидели и подняли меня на смех. Тогда для конспирации я стал рисовать под картинкой подпись: Курт Кобэйн. Это не вызывало подозрений.
Мы должны были быть похожи. Поэтому я придумал тебе такие же светлые волосы — длинные, какие всегда мечтал носить, — и светлые глаза. [т40]В школе меня заставляли стричься, и женщина, которую я называл мамой, стригла меня сама — сперва ножницами, а потом старинной ручной машинкой, которая нещадно драла волосы (у нас не было денег на парикмахерскую). Потом, обкорнанный, я смотрел в зеркало в ванной и чуть не плакал.
Больше всего я мечтал увидеть тебя стоящим за спиной. И успеть обернуться.
Итак, я искал тебя, как пела певица Земфира о чем-то похожем, но так и не нашел до девятого класса. А потом… нашлось кому оттеснить тебя на второй план, мой ангел. Я знаю: ты милостиво позволил мне увлечься — или, точнее, дать увлечь себя. Наверно, ты смирился. А может, и сам хотел попробовать?
Питерцы знают: в старых коммунальных квартирах непременно отыщется хотя бы одна моложавая соседка, готовая выманить из райских садов детства хоть всех сразу местных подростков. Это я так сказал, для красивого словца, мой ангел. Не припомню в своем детстве ничего, хотя бы отдаленно похожего на райский сад. Может, в нем жил ты?
Моложавую соседку звали Лидией. Это имя почему-то напоминало мне селедку. Лет до тринадцати я вообще ее не замечал, а потом замечать меня стала она.
"Двинься-ка, малыш", — говорила она в коридоре, пронося мимо свои тридцати-пяти-с-лишним-летние прелести, затянутые в линялый халатик. И я, сумрачно усмехаясь, вписывался в стенку.
Позже игра усложнилась. Через приоткрытую дверь я мог видеть, если хотел, как она переодевается.
"Интересно?" — однажды спросила она. Я был честным мальчиком и ответил: "Да". "Хочешь помочь?" — спросила она. А я ответил: "Сами справитесь".
Мне было четырнадцать, и у нас начались летние каникулы. Счастливое время: никаких вступительных, никакой абитуры, никаких Е*ных Государственных. Это счастливое время я проводил в городе, дурея от безделья. Тополиный пух уже летал по двору, а соседи разом собрались и съехали на дешевые курорты.
Все, кроме Лидии.
Никого не было дома, когда ей вздумалось мыться в ванной (в громадной коммунальной ванной, совмещенной с санузлом). От жары она приоткрыла дверь. Проходя мимо, я слышал ровное гудение газовой колонки и призывный плеск воды.
Можно было вымыться пять раз, но она все не выходила.
В одних трусах я сидел на кухне. Там (сказать по секрету) можно было отлить в раковину.
Наконец дверь ванной приоткрылась шире, и я услышал свое имя.