Все в нем было соразмерно, поражало точность выполнения, богатством оттенков, изысканностью структур. Глаза через полгода потемнели, приобретя необыкновенный цвет жженой пробки, в сочетании с темными волосами и оливковой кожей это было настолько красиво, что люди останавливались на улице и восторженно замирали, рассматривали.
Я тогда работала в только что организовавшемся рекламном агентстве ФБР (Фридман-Береснева), это вообще было одно из первых таких предприятий в постсоветской стране, счастливо не знаокомой с рекламой и маркетингом. Начала, разумеется, агентом, уже через год добрый Фридман сделал меня начальницей отдела по связям со СМИ. Я договаривалась с различными изданиями, радио, телевидении о хороших скидках для выгодного сотрудничества, заключала договора, контролировала полностью всеь поток рекламных макетов. Своевременная оплата счетов, комиссионное вознаграждение — и это все, конечно, тоже. Работы было много, но мне она нравилась. Опыта не было никакого, и перенять тоже возможным не представлялось. Старалась как-то оптимизировать деятельность отдела, изобретала неизвестные тогда у нас наглядные материалы для более удачной организации трудового процесса. Например, лично притащила большой лист фанеры, к нему канцелярскими кнопками каждый день прикрепляла активный график пользования служебными автомобилями — агенты же разъезжают по городу, такая профессия. Поставила на хорошую, деловую основу исторически плохие взаимоотношения агентов и специалистов компьютерного центра, ввела специальные бланки-заказы на производство того или иного макета… Приятно вспомнить, голова постоянно была занята мыслями о еще более идеальном переустройстве — нет, не мира, но отдельно взятого производства. Сны Веры Павловны, вечные русские идеи.
Алешу я отводила утром в детский сад, а забирала его бабушка, моя мама. Алешин папа блистал своим отсутствием на тот момент уже более трех лет, и тут неожиданно исчез и мой собственный отец. В точно такую же, кстати говоря, предновогоднюю пору. В магазинах по какой-то очередной российской причине были только длинные очереди к пустым полкам, я получила "на бартер" две курицы с головами и ногами, упаковку молотого кофе и бутылку шампанского. И тут изчез отец. Правда, ненадолго. Обнаружился через пару недель на квартире своей однокласницы тридцатилетней давности, маме коротко сказал: понимаешь, оказывается, я всю жизнь любил эту женщину, понимаешь? Мама поняла.
Через две недели ей поставили тот самый диагноз, который через полгода участковый врач размашисто вписал в справку о смерти. Страшная, длинная зима. Именно стех пор не люблю зиму, притворяюсь долго, что все еще осень, все еще осень. А потом — уже скоро весна, скоро весна.
Так вот, не стало мамы, папа насладался вновь обретенной любимой женщиной, хотя гроб нес, как полагается, двигался первым в процессии. После всего я наняла женщину, чтобы забирала Алешу из сада и проводила сним вечерние часы, так как возвращалась довольно поздно. Тут-то и образовался мой будущий супруг номер два, один из рекламодателей.
Удивительного обаяния был мужчина, просто сумасшедшего какого-то обаяния, пусть внешне особо и не отличался какой-то красотой. Каждая черта его лица была в чем-то неправильна, ущербна — слишком длинный нос, слишком широко расставленне глаза, верхняя губа много крупнее нижней и неправильно формы. К тому же, он был абсолютно лыс, каждое утро подбривал круглую голову до нарядного сияния. Владел на паях с партнером большим продуктовым магазином, виртуозно управлял белоснежным "БМВ", как клиент был удобен, сговорчив, некапризен. Вовремя вносил необходимые правки в рекламные тексты, вовремя вносил предоплату и рассчитывался полностью. Имя необыкновенно подходило к нему, сразу ложилось на язык, и его хотелось повторять без всякого повода. Не знаю, может быть, только мне? Максим Максимович его звали, да.
Как-то его деловой визит совпал со временем обеда, было лето, я накрасила по привычке губы и пошагала вниз, на первом этаже офисного здания располагался буфет, где продавалась быстрорастворимая лапша, чай в пакетиках и бананы.
— Вы не представляете, какая гадость на самом деле эти бананы, — сказали убедительно у меня за спиной, — я случайно знаю, читал сопроводительные документы импортера. Семь степеней газации. Не ешьте их. Пожалуйста.
Я резко повернулась чуть не в прыжке, уронила сумку, она раскрылась, и сумочная глупость весело рассыпалась по серому полу из бетона, украшенному редкими зелеными полосками. Максим Максимович выставил вперед правую ладонь:
— Ну, если вы настолько голодны, что не удерживаете в руках предметов, тяжелее килограмма, то накормить вас просто необходимо, и немедленно!
Сопротивляться ему было бесполезно, какая-то разновидность животного магнетизма, любой человек сразу попадал под его влияние. Наблюдала впоследствии не раз, как случайные попутчики, соседи по лифту, впереди стоящие у кассы — все мгновенно станивлись его полнейшими рабами, мечтали угодить, облегчить жизнь и любили, конечно, любили.
Мы поехали на его роскошном автомобиле, он оказался превосходным шофером, знал тайные пути и проезды, необыкновенно быстро для этого времени дни добрались до недавно открытого и модного ресторана "Еда и мир". Я робко говорила, скорее всего не окажется места, здесь нужно бронировать столики, и что я сама лично записывала своего генерального директора чуть не задве недели вперед… Максим Максимович немного поднимал вверх правую бровь, улыбался. Разумеется, для него был постоянно зарезвирован лучший столик у окна, он заказал редкую по тем временам паэлью, огромную порцию… От волнения я съела необычно много для себя, и выпила пости бутылку вина.
Во время трапезы у Максима Максимовича несколько раз звонил мобильный телефон, я чуть не впервые видела такое чудо собственными глазами, было приятно, что этот мужчина сидит рядом со мной и угощает меня виноградом лично с руки.
Второй раз мы случайно встретились на выставке, один из наших клиентов принимал участие, и я спешно отвозила допечатанные для него раздаточные материалы и "сувенирку" — ручки, зажигалки с логотпом компании. Непонятно, как Максим Максимович рассмотрел меня среди многоголосой и ослепляюще пестрой людской толпы, но он рассмотрел.
Я стояла около стойки организаторов, в ожидании чашки кофе — участникам выставки раздавали бесплатно, по предъявлению талона, а наш клиент дал мне такой талон.
— Здравствуйте, — сказал он мне непосредственно в ухо, я вздрогнула, и — дурацкая сумка вновь выпала, но в это раз все получилось значительно хуже. В груде содержимого выделялись огромные трикотажные трусы чебоксарской фабрики, белые ы неброский цветочек, несколькол пар. Буквально утром того дня меня одарила трусами старейшая работница компании — корректор Нина Васильевна Чайникова, отказаться было невозможно. Сунула в сумку, намереваясь избавиться от монстров по пути домой.
— Носи, деточка, как раз тебя по размеру, — от всей души говорила Нина Васильевна, а теперь невозможные рейтузы лежали светлой грудкой на выставочном полу из щитового паркета.
— Прошу прощения, — проговорил Максим Максимович.
Я, сгорая от стыда, запихала огромные трусы обратно, молния отказалась закрываться, я сванула ее с какой-то страшной, по-видимому, силой, сломала ноготь. Очень глубоко сломала, под корень, даже ниже корня — если можно так выразиться.
— Перестаньте немедленно себя истязать, — возмутился Максим Максимович, — а то я сразу не понял, что нижнее белье потрясающей красоты вы преберегаете для ролевых игр с переодеваниями. В Надежду Константиновну Крупскую…
Я рассмеялась, смеялась долго, никак не могла уже остановиться, она взял меня за горячую руку и вывел на улицу. Сентябрьский ветер гнал к ногам сухие листья и другой мусор, надсадно гудела сигнализация огненно-красного форда неподалеку.