Чаще всего Его еще в это время нет, и где — неизвестно.
Встречаемся разве что только утром, когда я с закрытыми глазами выхожу варить кофе и наслаждаюсь первой за день сигаретой, а он подолгу бреется у зеркала, напевая что-то под нос, никак не получается идентифицировать — что же именно.
— Чаю выпьешь?
— Нет, спасибо, дорогая, я побежал. Надо еще сегодня в сервисный центр заехать. Что-то зажигание барахлит, обеспокоен.
— Слушай, я вот хотела с тобой поговорить… Алеша же ожидается к новому году. Как ты отнесешься к тому, чтобы в пятницу съездить, посмотреть парочку квартир? Я разговаривала с маклером, и она…
— Да, да, конечно, давай ближе к событиям договоримся, хорошо? Просто в пятницу, ну черт знает, вдруг что-то такое случится. Сугубо незапланированное?
— Но чаю-то выпей.
— Прости, уже ушел. Пэ у у.
Уходит, натянув короткую куртку и традиционно без шапки, сегодня помимо этого надел светло-серые брюки в черную узкую полоску, мало кто из мужчин может себе позволить носить брюки в полоску, это коварный рисунок, но в Его случае — великолепно смотрится на ягодицах идеальных очертаний. Вторая утренняя сигарета, нашариваю рукой пепельницу. Почему-то вспоминаю, как месяца полтора, нет, больше, месяца три назад гуляли в Сокольниках, шуршали листьями, и повстречали странную пару. Красивая девочка, вьющиеся волосы редкостного оттенка — темно-рыжие с искрой, зеленые глаза, рот роскошного рисунка, длинные ноги, ухоженные пальцы, она произнесла несколько слов низким завораживающим голосом, я прямо поплыла. Ее спутник молча хмурил бесцветные брови, невысокого для мужчины роста, он имел объемный живот, туго обтянутый дешевой майкой, кривоватые ноги, редковатую шевелюру.
— Слушай, такая красотка, она могла бы найти себе парня в сто миллионов раз привлекательнее! — не выдержала и тихо прокричала я Ему в ухо.
Он довольно долго молчал, потом встряхнул головой, поправляя прическу, сказал:
— А тебе не приходило в голову, что точно также могут обсуждать и нас?
Еще через минуту добавил:
— Только наоборот, ЕСТЕСТВЕННО. Тэ эн йе.
Естественно. Йе. Громко смеюсь по привычке, но мне уже почти не больно. Тушу сигарету. Ловлю на лету мобильник, случайно задела локтем и он упал с подоконника. В это самый момент он звонит, верно подобрался момент, как буквально в кино. Это Девчонка, она что-то выкрикивает мне в ухо, почти задыхаясь, я ничего не понимаю, нервничаю, переспрашиваю, она плачет и отсоединяется. Набираю ее номер, абонент не отвечает или временно недоступен. Смотрю на часы, времени дожидаться водителя нет, поеду сама. Некогда раздумывать над нарядом, влезаю в брючный костюм из темно-серой шерстяной фланели, затягиваю туго шубин пояс.
На лестничной площадке меня останавливает, хватает за длинный, волнующийся при ходьбе конец шарфа соседка, старуха Лисицина. Старуха Лисицына была первой, кого я увидела, пятнадцать лет назад взойдя в этот подъезд, она изо всех сил поднимала веником пыль и добродушно приветствовала меня:
— Новая соседушка, прости Господи, рожа — кирпичом не прикроешь! — отдав должное моим высоким наследственным скулам. На ней было несколько юбок и не менее пяти кофт, этакая многослойность в одежде,
С тех пор мы подружились, она каждое воскресенье приходит ко мне и выбирает книг — почитать на неделю, непременно четыре штуки. Предпочитает детективные романы, вампирские саги, крепкие триллеры и никаких мелодрам. За это держит меня в курсе высокозначимых событий местного социума.
— Слышь, — говорит она сейчас, дыша на меня кисловатым ароматом черного хлеба и чеснока, — слышь, чего скажу-то. Твой-то хахаль бандитов на хату натравливает, бандитских таких рож в квартиру таскает — ооой, грехи! В кожаных штанных, рожи небритые… Ты, девка, того — уж проследи. Поняла? Поняла?
— Да не волнуйтесь вы, — мне становится смешно, — это всего-навсего Его товарищи по службе… Богема, сами понимаете. Без кожаных штанов — никуда…
Старуха Лисицына все еще придерживает шарф своими темными сухими ручками, склоняется еще интимнее и продолжает:
— А эта-то, эта, толстозадая! Любовника водит. Младше ее. Худее в пять раз. Оооой, девка! Грехи… Такая, говорит мне: я, бабка, евреев люблю! Один раз меня семерым евреям сватали!..
Понятия не имею, о ком идет речь, осторожно освобождаюсь от соседского захвата, вызываю лифт. Наш военно-историчекий лифт со скрипом и потугами упасть в шахту, наконец, прибывает, посылаю старухе Лисицыной воздушный поцелуй, все-таки она меня развеселила. Немного думаю, кто бы это мог быть с Ним — в кожаных штанах и с бандитской рожей.
В больничном дворе, шагая по выпавшему за ночь снегу, натыкаюсь на Таню. Таня в традициях утра ловит меня за край шарфа и грозно командует:
— Так, все бегаем, все бегаем, договориться не можем, что делаем с новым годом, я приглашаю, и без разговоров — летом не доехала до моего нового дома, так хоть зимой…
— Подожди, Тань, я насчет завтра ничего не знаю, а ты уже про новый год, давай не сейчас…
— Ага, если не сейчас, то ты улетишь на Филлипины или к черту на кулички!.. А ты что тут делаешь, кстати, я что-то даже не соображу.
— Сотрудницу навещаю, ну ты помнишь, такую…
— Ага, падший ангел. Короче, договорились. Вполне вероятно, я буду не одна.
Сильно выделив голосом последние слова, Таня убегает, несколько раз взмахнув рукой в вязаной рукавице. Я продолжаю свой путь. Соразмерив время и расстояние, закуриваю. Моя мама, которую мне вообще трудно вспомнить без вечной сигареты в руке, горячо утверждала, что женщине неприлично курить на ходу. Улыбаюсь. Думаю, она бы изменила свое мнение, передвигаясь в моем ритме.
Дорогой мой дневничок, как хорошо, что ты у меня есть и с тобой можно поговорить. Ужасный день, самый плохой день, хуже даже того, когда Любимый умчал от меня на такси в неизвестном направлении.
Сегодня Вера сошла с ума. Та самая Вера с раскосыми голазами, черными волосами. Как это произошло. Запишу все по порядку, может быть, сумею успокоиться. Так. Главное, не выть, а то целый день то реву, то скулю, то вообще.
Как Вера ни старалась ничего не забыть в палате, все равно умудрилась упустить такую важную для девушки вещь, как косметичку. У меня кометичка всегда находится на расстоянии вытянутой руки, потому что как же иначе. А вот Вера забыла. И позвонила мне, говорит такая, найди косметичку, розовенькая сумочка с сердечками и ромашками. Точнее, она сказала: "Снаружи сердечки, внутри — ромашки, но синие". Сумочку со внутренними синими ромашками я отыскала в больничной тумбочке, новая владелица Вериной кровати — Тоня — заставила ее своими банками, склянками, книжками, клубками шерсти и другой фигней. Тоня постоянно что-то непонятное вяжет, то ли свитер, то ли шарф, но в полоску, так что я еще наткнулась на спицы, было больно.
Вера сказала, что заедет утром. И заехала, ничего не скажешь. Я сразу насторожилась, когда еще она только снизу позвонила, чтобы типа я спустилась. Она шептала в трубку еле-еле, а когда я попросила чуть прибавить звуку, выговорила нечто странное:
— Никак не смогу громче, — человеческим голосом сказала она, — оба представителя рядом со мной, сама понимаешь, торги еще не закончены.
Какие торги? Какие представители? Полная лажа, конечно, но я решила, что Вера прикалывается. А что? Как было написано на двери в комнату моей старшей сестры, самодельный постер: "Если вы сами не развеселитесь, то вас никто не развеселит"