— Зачем ты так про Тамару Петровну. Клевета это. Не пила она коньяк. Она курила твои сигары.
— А это вот что это у тебя за хрень?
— Где?
— Там.
— Отстань! Ну отцепись же!
— Нет, повернись вот так. Мне недостаточно видно. Странный вот это кровоподтек..
— Ну что за чушь ты несешь!
— Повернись, я сказал.
Да, милый молескин, ничего странного в синячище на бедре не было, это я столкнулась со столом, вечно натыкаюсь на предметы, но Любимый иногда такой недоверчивый!.. Когда я сказала про стол, он зло спихнул меня с кровати, прямо вот уперся ногой, и спихнул. Я проехалась задницей по простыням и упала на деревянный пол, очень твердый, неприспособленный для падений.
— И долго ты там собираешься валяться?
— До утра, бл…
— Хорошо, тогда дотянись ручкой, включи компьютер.
— Я не достану ручкой.
— Тогда ножкой.
— Большим пальцем?
— Можешь маленьким.
— А на что тебе комп?
— Мне комп — поработать, любовь моя, мы тут недавно выяснили, ты не знаешь, что это такое.
— Ага, конечно. А кто наяривает, носится по городу, по разным сраным долбоебам-рекламодателям?
— А кто не хочет учиться?
— Я хочу учиться.
— Здравствуйте, Михайло Васильевич! Зэ, эм вэ!
— Сам ты Михайло. Васильевич. Эм вэ, бл…
— Ломоносов, дура.
— Да мне без разницы. Я хочу учиться, но не на инженера же!
— На балерину?
— Не буду с тобой разговаривать.
— Тоже неплохо…
В общем, я потихоньку отползла на кухню, хотя кухней это дело не назовешь, квартира Любимого — одно огромное помещение, и есть, конечно, место, где стоит плита и посудомоечная машина, но оно скорее условное. Санузел совмещенный, но никакой не скворечник метр на полтора, как в разных "хрущевках" или там коммуналках, а огроменная комната, с высоким узким окном и почти бассейном треугольной формы. Все в темно-сером типа мраморе с золотистыми прожилками. Полы подогреты. В бассейне есть такие классные штуки, для гидромассажа. Всегда мечтала плескаться в такой роскоши с красавцем-мужчиной, наподобие Джулии Робертс в старом кино про Красотку, и кидаться пеной. Но Любимого пока на это соблазнить не удалось.
Подумала, что с удовольствием выпила бы пива, в холодильнике всегда много светлого пива, а в навесном шкафчике — темного, вот бывают же у людей такие заскоки, что темное должно быть теплым. Ещё обнаружила куриный супчик, Мымра Петровна настропалилась варить почти настоящий вьетнамский куриный супчик, с креветками, очень вкусный. А ещё мне ужасно нравится, что у Любимого можно ничего за собой не убирать, все равно утром притащится Мымра, и все за тобой уберет сама, здорово, правда? С этим супчиком прикольно едятся чипсы Эстрелла, которые со сметаной, я захватила с собой, вынула из сумки. Обожаю чипсы, самая прикольная еда, и хорошо их куда-нибудь макать, в соус какой-нибудь, кетчуп или вот у Любимого ткемали стоит, в красивой бутылочке.
Девчонки говорят, что моя прямая дорога — это склонить Любимого к браку, это Арина, она же у нас гламурная пуся, к тому же студентка юрфака МГУ, они любят точные формулировки. Вот она и продолжает формулировать: первое — он москвич, точнее, бывший питерец, но это все равно. Второе: небедный, третье, четвертое и пятое уже неважно.
Наверное, она права, только из меня ещё тот склоняльщик или склоняльщица, я даже разговаривать спокойно не умею, а туда же. Вот, опять поссорились из-за какой-то фигни, подумаешь, учеба, куда торопиться, у меня масса времени, надо было отшутиться как-нибудь, а не обижаться, как малолетка. Тем более, что и ЕГЭ я не сдавала вообще[t7], на следующий же день после бабушкинских похорон уехала, а это был апрель. Так что ни аттестата, ничего. Никто здесь об этом не знает, оно и хорошо.
Иногда удивляюсь, что вообще Любимый во мне нашел, мы ведь знакомы уже… сколько же мы знакомы. Почти год, что ли? Ага. Ужас, вот время-то. Летит.
Прошлой зимой было. Мы тогда втроем с девчонками квартиру снимали, в Выхино, сорок минут телепаться до метро, а на работу мне, понятно, надо было в центр, Смоленский бульвар, дорога занимала часа дваа, что для Москвы нормально, а мне ещё было напряжно. Я вставала в чудовищную рань, страшно даже сказать, в половине шестого, а почему в половине шестого, а потому что рабочий день у нас по закону Барыни начинается в восемь. Нет, я не шучу, дорогой молескин, в во-семь, Барыня считает, что это — правильно, с петухами вставать, с курами ложиться. А конечно, что ей неправильно, пожилые люди вообще имеют проблемы со сном, мой дедушка, бывало, просыпался так утречком, часика в четыре, включал радио МАЯК и шумно ел, все что ему встречалось на пути.
Ленка, секретарша, уродливая стриженая зануда, как-то проболталась — отмечали старческий праздник восьмое марта, и Ленка жутко напилась с полбокала шампанского — так вот, и стала безостановочно трепать языком. Сказала, все Барынины мужики были полное говно, а второй муж вообще. Что-то там такое ужасное у них произошло, дура Ленка только закатывала свои маленькие глазки и тяжело вздыхала, как Дарт Вейдер из Звездных Войн. Когда он уже в маске красовался. А потом побежала в туалет тошнить, это я снова про Ленку, дорогой молескин, не подумай чего лишнего.
— Опять ешь?
— Ну, допустим, ем.
— Скоро в дверь не пролезешь. Никогда не видел, чтобы девушки столько ели. Это аномалия какая-то.
— Тебе супа жалко? Жадина-говядина, соленый огурец.
— Что за вздор. Разумеется, мне не жаль супа. Тем более, что завтра Петровна его бы вылила в унитаз. Он съедобен только свежесваренный, знаешь ли.
— А мне нравится.
— Не сомневаюсь. Удивительно прожорливое существо. У пэ эс.
— Я в бабушку.
— В бабушку из Похвистнево?
— Какого ещё Похвистнево. Да мне похвистнево на ваше Похвистнево.
— А откуда? Господи.
— Из Сызрани.
— А, извини, пожалуйста, ты, должно быть, страшно оскорблена моей ошибкой.
— Можно, я поем?
— Господи… Голодающее Поволжье…
— Очень ты сейчас остроумно сказал.
— "Очень ты сейчас остроумно сказААл…"
— Дразнится еще!
— Ты оригинально разговариваешь. Повышаешь тон к концу фразы. Как будто бы каждый раз задаешь вопрос. Такой милый акцент. Чисто сызранский? Че эс?
Прости, дорогой молескин, я ведь хотела про знакомство с Любимым, а застряла на блюющей Ленке и еще этот "чисто сызранский" приблудился. Че эс. Пока я добиралась до офиса, я ещё прихватывала сколько-то там минут сна, стоя в метро, это полный срост, конечно, но в результате выглядела дико: заспанное лицо в каких-то вмятинах, глаза-бойницы, волосы висят снуло вокруг. В тот день у меня ещё промокли ноги, разболелось горло, я пыталась постоянно откашляться — а бесполезно. Так вот, плелась и мечтала разве что о горячем чае и сухих носках, и никак не о встрече с Любимым, а он взял и встретился. Сидел буквально на моем рабочем месте незнакомый [т8]мужчинка, и пил чай, без сомнения, горячий, и без сомнения, из моей чашки. Вот, я как три медведя: кто спал на моей кровати и сломал ее. "Это моя чашка", — сказала я хрипло, горло болело, ну. "Пожалуйста", — он нисколько не спорил, встал, протянул мне чашку к губум, немного наклонил, и я глотнула чаю, крепкого, горячего и с лимоном. Он засмеялся, подкргал меня за прядь грязноватых волос, написал что-то на квадратном листке от фирменного блока с корпоративной символикой, это был его телефон и имя, редкое.
Потом он куда-то делся, примчала Барыня, до того времени она, не сомневаюсь, визжала в компьютерном центре, у дизайнеров, потому что четверг — такой особенный день, когда выгоняют пленки, никто ничего не успевает, и визжит Барыня. Понимаю, дорогой молескин, тебе про пленки совсем не интересно, ха, вот и мне тоже. Я допивала чай, говорила сама себе: таких светлых глаз не бывает, не бывает.