— Я вот как-то монтировала в Париже мобильные инсталляции для выставки, — говорит сидящая на полу Саша, — а один местный алжирец решил именно в эту ночь грабануть галерею. Они часто туповатые, алжирцы. Вот какого хрена можно стащить там ночью, не знаю… Так вот, монтирую это я, монтирую, и вдруг слышу — дверь выламывают. Ну, я сварочный аппарат в руки, маску поглубже надвинула, выхожу встречать, изрыгая пламя… как он бежал! Как прыгал! Испугался, бедняга…
Она залпом допивает чай. Облизывает губы и говорит:
— Это я к чему, собственно. В замке кто-то ковыряется. Если что. Неужели только я это слышу?
Пауза.
— Да ладно!..
Ладно, думаю я. Пора заканчивать с рефлексией. Пора заканчивать с амплуа печального альфонса.
Просто войти и поговорить.
Мне уже предоставлена новая жилплощадь. А мелкая взята на иждивение вместо. Какое циничное благородство.
А ты как полагаешь, мой ангел?
Зря ты молчишь.
Мамочка умна и проницательна, этого у нее не отнимешь. Но лично я думаю, что это настоящее паскудство: знать все обо всем и не подавать виду. Плести интригу. Собирать пасьянс из живых людей. Рассматривать каждую карту, размышлять, ставить на место.
Удивительная низость.
А мелкая? Тут я вообще молчу. Как легко она вписалась на содержание. Пустила слезу? Или — чего там, — кажется, ее вырвало старухе на передник? [т47]
Это она умеет.
Суки. Бессовестные суки. Представляю себе их разговоры.
Они перемыли каждую мою косточку, это стопудово. Я теперь, блядь, как скелет в лаборантской. Белый и блестящий. Меня можно показывать школоте, дергать меня за руки и заставлять щелкать зубами, ибо челюсть у меня на пружинке. "А теперь скажи что-нибудь, дорогуша! Выдай нам еще какую-нибудь историю! Ты же забыл нам рассказать, как ты сосал хуй у взрослого мужика. Нам очень, о-очень интересно! Поведай нам, не стесняйся, класс желает знать, как все происходило!"
Слышишь, мой ангел? У меня и вправду зубы стучат.
И рука тоже дрожит. Ничего, сейчас я вам устрою. Сейчас войду и скажу что-нибудь убийственно-саркастичное. Типа того: приветствую вас, уважаемые!
Погоди, надо вставить ключ.
Мой дорогой молескинчик, устроилась за огромным столом из темного дерева, наверное, дуба в кабинете Барыни, и пишу настоящей ручкой с чернилами. Подумала, неужели в первый раз в жизни? В смысле, пишу перьевой ручкой? Кажется, да. У стола слева четыре ящика, и справа четыре ящика, а внизу дико удобная подставочка под ноги, я даже отказалась от любимого занятия — писать на полу, валяясь на животе.
Только что наблюдала странный рассвет, больше похожий на закат. По темно-голубому небу плавно плыли странные полосатые облака. Такие, треугольниками, раздерганные на прядки — полосками-зигзагами. Розовые. Такие же розовые, как мой любимый свитер. Не знаю даже, смогу ли я надевать его снова. Сейчас я думаю, что после вчерашнего сумасшедшего дня — не захочу. Чтобы не напоминал.
Самым, конечно, замечательным событием вечера стало возвращение Любимого. Он тихонько, не желая, видимо, никого беспокоить, вошел в квартиру, воспользовавшись своим личным ключом. Подумаешь, у меня теперь тоже имеется личный ключ от Барыниной квартиры, вот он лежит, рядом с правым локтем. Точнее, тут три ключа, на связке.
Ну я понимаю, конечно, что это голимая глупость, но вот уже сколько-то часов просто не могу выпустить их из рук, брелок в виде маленького сердечка с эмалью, эмаль не красная, как могло бы показаться, а черная. Черное сердце — вроде бы несочитаемо, но дико стильно. Да не причем тут, конечно, этот брелок!..
Просто ключи ведь дают членам семьи, нет? Что скажешь, мой милый дневничок? Как жаль, что мне больше не у кого спросить. Ксюха недоступна со своим поломанным Гансом, Арине всегда было пофигу на меня, а Танька с работы пакует чемоданы, убывает в страну Португалию с газоэлектросварщиком. Знаю, что она девка душевная, и отзовется, но нельзя же так наглеть с моей стороны. Садиться на шею.
А Барынин сын, кстати о членах семьи, ничего так. Точнее, он ужасно симпатичный, но я сейчас не об этом, а в смысле характера. Вчера, когда все просто хотели уже на стенку лезть из-за неловкости — ну, когда заявился Любимый, открыл рот и принялся дико обвинять Барыню в том, что она интриганка, а меня — вообще в чуть ли не попытке его убийства, именно Леша все уладил. Да, про попытку убийства — реально, так и сказал, типа, с трудом спасся от верной погибели и все такое, меня сразу же затошнило и пришлось отлучиться ненадолго. Пока обнималась с санитарными приборами, успела подумать, что все-таки Любимый красавчик — бледный, глаза горят каким-то бенгальским огнем, но темные волосы расчесаны идеально. Не знаю, я думала, что не люблю его уже. Но скорее всего, это не так. Вот, обо всем этом я рассуждала в туалете, положив голову на ободок унитаза.
Когда вернулась в кухню через большую комнату, ее Барыня называет "гостиная", гостиная, какое-то старорежимное слово, у нас в Сызрани были большая комната, дальняя и проходная, так когда я вернулась в кухню, Леша уже полностью контролировал ситуацию.
Он сразу как-то сообразил, что надо делать, быстро встал, открыл сначала один кухонный шкафчик, потом второй, потом подошел к ветхому буфету и достал оттуда квадратную бутылку Джека Даниэля, налил в низкий стакан, напихал побольше льда в виде опять же сердечек — кто бы мог подумать! — и прямо всучил в руки Любимому. И не просто всучил, а стоял рядом и практически пел вот это: пей до дна, пей до дна, ну не пел, конечно. Но стойкое ощущение возникло.
И любимый выпил залпом, а Леша мгновенно наполнил низкий стакан снова, ледяные средечки трещали и стукались друг о друга, как много-много игрушечных "титаников", Любимый сказал как-то нехотя:
— Спасибо, простите, не знаю, как вас зовут…
А Леша разулыбался, тоже плеснул себе виски и он начал говорить что-то такое про свое имя, точнее, про трудности, возникающие в общении с европейцами и другими иностранцами:
— Меня называют, как покойного Патриарха — Алексий… Полноценно выговорить слово Алексей не в состоянии ни один немец. Правда, подошли раз на работе, говорят, мол, Алексий сложно и долго выговаривать, какие у твоего имени более короткие варианты? "Леша", — говорю. Но они язык сломали сразу же. А как это шикарно выглядит в переписке: "Hello Liosha"! Лиоша… Имя Алекс у них женское… Просто кошмар какой-то, сколько мне присылают каталогов купильников, бижутерии и духов!..
Любимый слушал и как-то умиротворялся лицом, уже не был похож на пусковой крючок войны[t48]. Даже и заговорил сам: