Мимо пронеслась Ленка с чистой стеклянной пепельницей в руках, потом с той же пепельницей, полной варенья. Барыня пьет кофе и ест варенье из клубники, это всем известно.
— Что это с тобой была за Ксюша, откуда ты берешь этих ужасных девочек.
— Ксюха классная, ты что?
— А главное, очень умная. Она уверена, что Косово — это район Москвы.
— А что, разве не так? У тебя телефон звонит, кстати.
— Я слышу.
— А почему не отвечаешь?
— Не твое дело, любовь моя. Я отвечаю. Алло. Привет. Сплю уже, да. Ничего страшного. Да. И тебе — спокойной ночи. Эс эн!
Мобильные телефоны — огромное зло. Знать, что я могу позвонить Ему в любой момент, это невыносимо. Меня бы более порадовали объективные препятствия. Я бы успокоилась, и занялась делом, просмотрела бухгалтерский отчет или прочитала, наконец, новый договор с арендодателем. Сейчас я снова наберу Его номер, и снова Он будет недоступен, а так даже лучше, потому что сказать мне нечего.
— То есть ты против отношений типа свинг?
— Разумеется, против. Это вообще не отношения.
— А что?
— Дерьмо это.
— А вот твои же друзья Шухтины так не считают.
— Кто? Шухтины? Да они думают, что свинг — это настольная игра. Типа домино. Поэтому так и не считают… Скажешь тоже, мои друзья Шухтины. Ты ещё скажи, что Александра Пахмутова предпочитает свинг.
— Причем тут Александра Пахмутова?
— Не причем. Просто ее целую вечность поздравляют с днем рождения. По-моему, уже полгода. И Шухтины тут тоже. Не причем.
— А вот и нет. Твои друзья Шухтины вступили в клуб "Восемь цветов радуги", и уверяю тебя, вовсе не забивают там "козла".
— Не понимаю, откуда у тебя такая информация.
— Откуда-откуда… В прошлую пятницу за вашим любимым преферансом сама Сонька и рассказывала.
— Не слышала.
— А ты прыгала вокруг со своими сырными палочками или чесночными гренками.
— Ну, как всегда, собственно…
— Не расстраивайся.
— Абсолютно не расстраиваюсь. Сонька признавалась, что у нее ни разу в жизни не было оргазма.
— А теперь у нее есть оргазм.
— Каскадный.
— Не исключено.
— А ты вообще это все к чему?
— Ннну же, дорогая!.. Ты уже поняла.
— Нет.
Зная Его настойчивость, можно легко угадать, что к свинг-разговору мы вернемся очень скоро, Он выберет наиболее благоприятный момент, обязательно взъерошит волосы и спросит, не передумала ли я. Я с готовностью иду на сексуальные эксперименты, и мне ли удивляться, я и не удивляюсь. Просто если я увижу Его с другой женщиной, в ее объятиях, губы к губам, она кладет свои руки ему на шею, переплетая пальцы, медленно сползает вниз, скользит языком по левому плечу, захватывает ртом сосок-пустышку, отправляется дальше, пальцы расплетаются, руки оставляют шею, чтобы нежно погладить эрегированный… Он не закрывает глаз, смотрит. Я не закрываю глаза, смотрю. Мне что-то мешает закрыть глаза. Может быть, ее светлые волосы попали, когда я намотала их на запястье, рванув вперед и вверх, вырывая с корнем, отплевывая с отвращением.
— Может быть, нам съездить отдохнуть куда-нибудь?
— Куда?
— Туда, где тепло.
— Как ты банальна…
— Я люблю, когда тепло. Солнце. Море. Можно океан.
— В пляжном туризме меня вообще ничего не привлекает. Это вечное тупление в шезлонгах и барах!.. Дискотеки для престарелых под зажигательные когда-то ритмы!..
— Как бы ты предпочел отдохнуть?
— Не знаю. Однозначно не на море. Горнолыжный курорт? Этнографическая экспедиция в село Шушенское? Паломничество в Непал? Неверной дорогой Федора Конюхова через Тихий океан в байдарке?
— У нас с тобой любой разговор заканчивается ссорой. Мне это не нравится.
— Мне тоже.
Набираю номер подруги Эвы, бывшей эстонки. Эва единственная, кто хоть как-то в курсе моей ущербной личной жизни, начиная с девятого класса средней школы, когда я в промерзшем трамвае познакомилась с очень симпатичным парнем в летной форме, а на следующей неделе встретила его в своем дворе. Он пришел к товарищу, оказавшемуся мим соседом по подъезду, "это судьба" — сказал он, и представился чинно: Дима. Разумеется, судьба, а что же это может быть ещё, и мы колобродили с Димочкой четыре долгих года, потом совершенно неожиданно для всех поженились, страннейший поступок, если разобраться.
Дима органически не был способен произнести подряд более трех слов правды, если та-кое делать все же приходилось, он хирел и заболевал. Жизнь его состояла из мозаики вымышленных событий, воображаемых людей и сложного взаимодействия с ними, а неприлично реальная я плохо вписывалась во все это роскошество. Развелись мы с Димочкой очень скоро, ну просто через крайне малое время после того, как переехали в квартиру, якобы купленную им на деньги Министерства Обороны. Он же, по приказу этого самого Министерства, полетел как бы совершать полеты в режиме большой секретности, в предгорьях Кавказа.
Я со счастьем обживала новый дом, обзаводилась яркой керамической посудой, любезной моему глазу в те времена. Через две недели на пороге появились неприветливые бородатые люди в свободных темных одеждах, не исключаю, скрывавших автоматы Калашникова или компактные УЗИ. Какая-то там у Димочки была гигантская афера и с деньгами Министерства Обороны, и с нашей квартирой, в результате он ее не купил, а просто снял, причем даже не заплатив аванса.
Я в страхе, слезах и на четвертом месяце беременности оказалась в родительской кухне, откуда боялась выходить ещё долго, очень долго. Рисковала только пробраться в туалет, да и то все перебежками, перебежками.
Димочку я не видала больше. Никогда.
— Во-первых, здравствуйте, — говорю я Эве, бывшей эстонке, она послушно смеется.
Лет пять назад была у меня такая работница, начальница рекламной службы. Бывшая школьная учительница, она чрезвычайно строго разговаривала с клиентами. "Во-первых, здравствуйте", — это была ее любимая фраза, призванная настроить зарвавшегося абонента на нужный лад.
— Здравствуйте, — отвечает Эва, и без паузы спрашивает:
— Ну, как Он?
Молчу, потому что, кажется, плачу.
— У Него кто-то есть, — говорю, вдоволь насморкавшись в кухонное полотенце отличного ирландского полотна, неширокие бледно-желтые полосы чередуются с фиолетовыми.
Эва теряется, потому что сказать ей нечего. "У него кто-то есть" — такая фраза, на которую сложно реагировать адекватно и со смыслом, тем более хорошим друзьям. На такую фразу можно дать один из десяти возможных неконструктивных ответов. Эва сдерживается и ста-рается меня развлечь беседой:
— Вообрази — произносит она нарочито оживленно, — Лилька Маркелова сегодня полдня ностальгировала по своему бывшему, сборщику металлоконструкций? Помнишь такого? С усами в очках?
— Да, — сморкаюсь я ещё, — помню, она ещё говорила про него — "вынул свои куриные потроха".
— Так вот! — радуется моему ответу на увеселение Эва, — она оценила, кстати, незначительность размеров. Неплохо, говорит, так уютненько. Ищет сейчас подобного. Не знаю…
— Не знаю, — соглашаюсь я, — вряд ли кто правдиво ответит на вопрос: "А он у тебя действительно мал?!"
Эва, бывшая эстонка, смеется, говорит что-то ещё. Я слушаю не очень, потому что минуты через две повторяю:
— У Него кто-то есть.
— О том, что у него кто-то есть, нетрудно было догадаться с самого начала! — наконец выдает Эва один из десяти возможных неконструктивных ответов.
C самого начала я догадывался, что она догадается. Нашей Мамочке не откажешь в проницательности. Это один из ее талантов.
Будто я сам не знаю, что рано или поздно всё придет к финалу. Это грустно, но неизбежно. Sad but true, как пела группа "Металлика".
Вот так-то, мой милый ангел-хранитель[т9].
К тому же я умею смотреть на вещи отстраненно. Даже на самого себя. Вот сейчас я смотрю в зеркало (в широкое, ясное, как дорога у Некрасова, громадное зеркало в ванной, в этой охренительной квартире-студии, которая никогда не станет моей, ну и черт с ней). Я стою там абсолютно голым. Я виден в этом зеркале с головы до ног. Ну, почти до самых ног — особенно если приблизить нос к стеклу.