Харон. Да, конечно, — если бы я надумал обзавестись медным кораблем[479].
Аластор. И работников искать не надо.
Харон. Это-то верно, да у нас леса нет.
Аластор. Что я слышу? В подземном царстве нет лесов?
Харон. Даже рощи, что росли в Елисейских полях, и те сведены.
Аластор. Но на какую потребу?
Харон. На костры, чтобы сжигать тени еретиков. Недавно пришлось нам даже уголь рыть из земных недр.
Аластор. Не понимаю! Неужели эти тени нельзя казнить с меньшими издержками?
Харон. Так рассудил Радамант[480].
Аластор. Когда ты купишь трирему, откуда гребцы возьмутся?
Харон. Мое дело — держать кормовое весло. А грести будут тени, если захотят переправиться на другой берег.
Аластор. Но есть такие тени, что веслом двинуть не умеют.
Харон. У меня ни для кого поблажек нет — пусть гребут и монархи и кардиналы, каждый в свой черед, наравне с простолюдинами и бедняками. А умеют или не умеют — мне все равно.
Аластор. Помогай тебе Меркурий счастливо приобрести трирему, а я тебя дольше задерживать не хочу. Пойду с радостною вестью к Орку[481]. Но погоди, погоди, Харон!
Харон. Что такое?
Аластор. Возвращайся скорее, чтобы тебя не захлестнула толпа.
Харон. Да ты и так застанешь больше двухсот тысяч на берегу, не считая тех, которые плавают в болоте. Но я потороплюсь, как только сумею. А ты скажи им, что я скоро буду.
Синод грамматиков
Альбин. Есть ли среди нас знаток арифметики?
Бертульф. А на что он нам нужен?
Альбин. Он сосчитал бы точно, сколько сошлось грамматиков.
Бертульф. Ну, это нам и собственные пальцы скажут, безо всяких счетных камешков. Тебя кладу на большой палец, себя — на указательный, Кантела — на средний, Дифила — на безымянный, Евмения — на мизинец. Теперь перехожу к левой руке. Здесь на большой кладу Фабулла, на указательный — Гадитана. Если не ошибаюсь, нас семеро. Но к чему это знать?
Альбин. Я слыхал, что как раз такое число участников сообщает собранию законную силу.
Бертульф. О каком собрании ты толкуешь?
Альбин. Есть один важный вопрос, который давно и сильно меня тревожит; и не только меня, но и многих весьма ученых людей. Я его вам предложу, чтобы суждением нашего синода он был разрешен раз и навсегда.
Кантел. Что-то должно быть необычайное, Альбин, если ты этого не знаешь и если проницательнейшая твоя душа мучится так долго и так сильно. Поэтому мы и сами очень хотим услышать, в чем дело. Я говорю один, но от имени всех.
Альбин. Итак, все насторожите и уши, и души. Много глаз зорче одного. Есть ли меж вами хоть один, кто бы взялся нам объяснить, что означает слово «антикомарита»?
Бертульф. Нет ничего проще! Это порода свеклы, которую древние называли «водяной»[482], с искривленным, узловатым корневищем, удивительно невкусная, а запаха такого мерзкого, что и с анагирисом[483] может потягаться.
Кантел. Водяная свекла! Скажи лучше: «свекольная моча»! Кто и когда слыхал или читал такое название — «водяная свекла»?!
Бертульф. Об этом с полной определенностью сообщает Маммотрект[484] (название это постоянно искажают, правильно он зовется Маммотрепт — как бы «Бабкин Выкормыш»).
Альбин. Что за название такое?
Бертульф. Оно дает понять, что в книге не найдешь ничего, кроме забав да утех: ведь «маммы» (по-гречески — бабки) всегда балуют внуков больше, чем матери — детей.
Альбин. Да, в самом деле потешное сочинение. Недавно я натолкнулся на эту книгу и чуть было со смеху не лопнул.
Кантел. Где ж ты ее нашел? Это такая редкость!…
Бертульф. Как-то в Брюгге аббат святого Бавона, по имени Ливии, повел меня после завтрака к себе в библиотеку, которую он собирал, не щадя затрат: он человек старый и хочет оставить по себе добрую память. Собрание замечательное! Все книги переписаны от руки, все на пергамене, нет ни одной, которая бы не была украшена разными рисунками и не переплетена в шелк и золото. Даже сам размер книг и их тяжесть заключали в себе какое-то величие.
Альбин. И какие были книги?
Бертульф. О, одна другой прекраснее! «Католикон»[485], «Брахилог»[486], Овидий, переложенный аллегориями, и многие-многие другие. Среди них обнаружил я и милейшего Маммотрепта и в числе его забав нашел «водяную свеклу».
Альбин. Почему ее зовут «водяной»?
Бертульф. Перескажу то, что прочел; за достоверность пусть будет в ответе автор.
По его словам, она растет в местах влажных и гнилых, лучше всего в грязи или — извините за грубость — на навозной куче.
Альбин. И дух, стало быть, тяжелый?
Бертульф. До того тяжелый — тяжелее, чем в отхожем.
Альбин. А есть ли от этого овоща какая-нибудь польза?
Бертульф. Не только что польза — он считается изысканным лакомством.
Альбин. Наверно, у свиней, или у ослов, или у кипрских быков[487].
Бертульф. Нет, у людей, и к тому же изнеженных и разборчивых. Существует племя пелинов[488], у которых застолья тянутся очень подолгу. Заключительное возлияние они на своем языке зовут «ресумта» — примерно то же, что у нас «сладкое».
Альбин. Сладкое отменное!
Бертульф. Порядок этой заключительной пирушки такой, что хозяин может предложить гостям что ни заблагорассудится, а отказываться нельзя, но все надо принимать с благодарностью.
Альбин. Что, если бы он предложил цикуту или отваренную дважды капусту[489]?
Бертульф. Что ни поставят на стол, надо съесть без всяких разговоров. Дома каждый может вырвать то, что проглотил, потому что почти всегда хозяин потчует водяной свеклой, или антикомаритой — можно называть и так и этак, разницы никакой. К ней добавляют немного дубовой коры и побольше чеснока — получается салат.
Альбин. Кто же установил столь варварский порядок?
Бертульф. Обычай; он сильнее любого тирана.
Альбин. Трагический круг ты мне изобразил, ежели он завершается так неприятно.
Бертульф. Я свое высказал, но отнюдь не предрешаю, что не может быть суждения, более верного.
Кантел. А мне известно, что у древних была рыба, которую называли акомарита.
Бертульф. От кого известно?
Кантел. Книгу могу показать; имени автора сейчас не припомню. Написана она по-французски, но еврейскими буквами.
Бертульф. Какого вида была рыба антикомарита?
Кантел. Вся в черной чешуе, только брюхо белое.
Бертульф. Не рыба, а какой-то киник в плаще! А вкусом какова?
Кантел. Хуже не бывает. И очень вредная вдобавок. Попадается в гнилых прудах, иногда в выгребных ямах, вялая, слизистая, только возьмешь ее в рот — начинается тяжелый насморк, который даже рвотою не облегчить. Водится в той земле, что именуют Кельтифракией[490], Там ее едят с удовольствием, потому что отведать мяса там преступление страшнее убийства.
Альбин. Несчастная это земля со своею антикомаритой.
Кантел. Больше я ничего не знаю и тоже не хотел бы, чтобы мое мнение кому-либо помешало высказаться.
Дифил. Зачем искать объяснения у Маммотрепта или в еврейских письменах, когда сама этимология слова явственно обнаруживает, что «антикомариты» — это девушки, неудачно вышедшие замуж: мужья у них старые. Ведь ни для кого не новость, что переписчики quo превращают в со, оттого, что с, q и к — звуки сродные[491].
Εвмений. Если б мы были уверены, что это слово — латинское, Дифил, пожалуй, был бы недалек от истины. Но мне кажется, что оно греческое и слилось из трех слов: αντί, то есть «против», κώμη, то есть «деревня», и οαριζειν, то есть «по-женски болтать». «О» через синналефу[492] выпало, и получается, что «антикомарита» — это женщина, которая всем докучает грубой деревенскою болтовней.
480
Радамант — сын Зевса и Европы, поставленный после смерти одним из судей над душами усопших.
482
Прозвище «Водяная свекла» носил известный парижский богослов Ноэль Беда (ум. в 1536 г.), фанатичный гонитель гуманистического образования, смертельный враг Эразма (по-латыни он писался Natalis Beda, а «водяная свекла» — beta natatilis). «Синод грамматиков» в целом — расчет по старому долгу: Эразм осмеивает сорбоннистов (Сорбонною тогда назывался богословский факультет Парижского университета), которые еще в 1526 г. осудили «Разговоры», объявив их опасными для юных умов и издевающимися над религией. Само слово «антикомарита» (безграмотное новообразование, которое должно означать «враги девы Марии») взято из заглавия полемического трактата, принадлежавшего картезианцу Пьеру Кутюрье (ум. в 1537 г.). Этот богослов более известен под латинизированным именем Петра Сутора, то есть «Сапожника» (couturier по-французски «сапожник»); Эразма он ненавидел еще сильнее, чем Беда.
484
«Маммотрект» — «Ведомый нянькою», сочинение Иоанна Мархезина (годы жизни неизвестны), представляющее собой комментарий на всю Библию, многие жития святых и многие богослужебные тексты. Автор был, по-видимому, малообразованным приходским священником, и сведения в книге сообщаются до крайности примитивные, а очень часто и ошибочные, и просто нелепые.
485
«Католикон» — «Всеобщий», словарь латинского языка, составленный в ХШ в. Джованни Бальби, доминиканцем из Генуи, и пользовавшийся широкой известностью: он был в числе самых первых книг, сошедших с печатного пресса после изобретения книгопечатания.
486
«Брахилог» — букв, «краткое изложение» (греч), заглавие многих пособий и кратких словарей в средние века.
487
Про этих животных Эразм пишет в «Адагиях», что они питаются человеческими экскрементами,