– Взял на себя смелость открыть бутылку, дорогая. Буквально валюсь с ног. Эта жара меня доконает. Почему бы вам тоже не выпить?
Гарриет отказалась, но села рядом с ним. Якимов уже настолько привык к ее пренебрежению, что от этой неожиданной близости зарделся и трясущейся рукой подлил себе добавки.
Ей хотелось немедленно велеть ему покинуть квартиру, но она не знала, с чего начать.
Он сидел, скрестив ноги, и одна из его туфель была обращена в ее сторону. Ступня мелко тряслась. В дыру были видны кончики пальцев и рваный фиолетовый шелковый носок. Гарриет обескуражила потрепанность Якимова. Он старался держаться непринужденно, но его взгляд больших зеленых глаз то и дело обращался на нее, и она никак не могла найти слов.
– Что сегодня в меню? – спросил Якимов, чтобы завязать разговор.
– Сегодня постный день, – ответила Гарриет. – Деспина купила речную рыбу.
Якимов вздохнул.
– Сегодня утром я вспоминал блины, – сказал он. – Мы покупали их у Корнилова. Вам приносили целую стопку блинов. Нижний надо было мазать икрой, следующий – сметаной, потом снова икрой и так далее. А потом разрезать всю стопку. Ах!
Он сглотнул, словно воспоминание было настолько восхитительным, что его сложно было вынести.
– Не знаю, почему здесь нет блинов. Икры-то много. Свежая черная лучше всего, конечно.
Он выжидательно уставился на Гарриет, но, видя, что она не предлагает тут же приготовить блинов, отвернулся и продолжил, словно желая смягчить ее невежливость:
– Конечно, с русской белужьей икрой ничто не сравнится. Или с осетровой.
Он снова вздохнул и тоскливо спросил:
– Знаете, есть такие птички – овсянки? Вкуснейшие, не так ли?
– Не знаю. Мне не нравится, когда убивают мелких птиц.
Якимов был обескуражен.
– Но вы же едите курицу! Это тоже птица. Какое значение имеет размер? Важен ведь вкус.
Не зная, что ответить, Гарриет взглянула на часы.
– Наш мальчик опаздывает, – заметил Якимов. – Чем он только занят в последнее время?
По его тону было ясно, что он чувствует себя заброшенным, поскольку Гай больше им не занимается.
– Он открыл летнюю школу в университете, – сказала Гарриет. – Вам, наверное, не хватает репетиций?
– Было весело, конечно, но дорогой Гай совсем нас загонял. Да и потом, из этого так ничего и не вышло.
– А что должно было выйти? Вы же не рассчитывали на карьеру актера? В чужой стране, во время войны…
– Карьеру? Даже и не думал о подобном.
Якимов так искренне удивился, что Гарриет поняла, что он рассчитывал только на пожизненную кормежку. Дело было в том, что он так и не вырос. Когда-то она подумала, что Якимов напоминает облако, которое под руководством Гая начало обретать форму. Но Гай оставил его, и Якимов, словно ребенок, которого забросили с рождением младшего брата, сам не понимал, что произошло.
– Я был рад помочь Гаю, – сказал он.
– Вы раньше не играли, так?
– Никогда, дорогая моя, никогда.
– А чем вы занимались до войны? У вас была какая-то работа?
Слегка оскорбленный подобным вопросом, Якимов запротестовал:
– У меня было содержание, знаете ли.
Видимо, он жил, изображая богатство, – уловка не хуже многих.
Чувствуя ее неодобрение, Якимов попытался исправить ситуацию:
– Подрабатывал по мелочам, конечно. Если случалось поиздержаться.
– И как вы подрабатывали?
Он заерзал от таких расспросов. Ступня его снова задергалась.
– Продавал автомобили. Самые лучшие, конечно: «роллс-ройс», «бентли»… У меня самого «Испано-Сюиза». Лучшие автомобили в мире. Надо вернуть ее. Прокачу вас.
– Чем еще вы занимались?
– Продавал картины, всякие безделушки…
– В самом деле? – заинтересовалась Гарриет. – Вы разбираетесь в живописи?
– Это было бы преувеличением, дорогая моя. Не претендую на звание профессионала. Помогал одному приятелю. У него была квартирка на Кларджес-стрит, мы вешали там картину, расставляли безделушки и приводили какого-нибудь толстосума, и я намекал, что не против сторговаться. «Ваш бедный старый Яки принужден расстаться с семейными драгоценностями» – что-то в этом духе. Это не работа, конечно. Так, небольшой приработок.
Он говори так, словно речь шла о какой-то уважаемой профессии, пока не поймал ее взгляд, и вдруг совершенно увял. Сев ровно и повесив голову, он уставился в опустевший стакан и забормотал:
– Мне со дня на день придет содержание, не беспокойтесь, я верну всё до гроша…
Оба они с облегчением услышали, что Гай вернулся домой. Он вошел в комнату, широко улыбаясь, словно приготовил Гарриет какой-то восхитительный сюрприз.
– Помнишь Тоби Лаша? – спросил он.