Стала заря заниматься… встал я, пошел в сарай москвича будить на работу. Гляжу, а уж он не спит. — «Что же это ты не спишь-то?» — «Да так… не спится, тоска какая-то, да кашель одолел… грудь болит… Плох, брат, я, Маркел… А ты что пришел?» — «Да за тобой, говорю, косить. Вечор сам наказывал будить тебя… Пойдешь?» Усмехнулся. «Пойду, говорит, по своему желанию… Наказу его не боюсь. Коса-то есть отбитая?» — «Есть». Встал он. Пошли мы с ним, умылись на дворе, взяли косы, вышли на улицу. Он и говорит: «Выпить бы хорошо теперь, да с собой бы половиночку». — «Дома у отца, говорю, водки хучь облейся… постоянно держит». — «Ну его к чорту, говорит, с водкой-то его. Купить бы… Не знаешь, кривая Гундора торгует?» — «Признаться, говорю, сам не хаживал, а слыхивал: придерживает…» — «Зайдем». — «Мне что ж, говорю, зайдем. Только как бы сам не узнал… ругаться станет».
Зашли мы к этой Гундоре… бабенка, вдова, водкой торгует… с ребятишками живет, этим и кормится. Глядим — заперто. Постучали в оконце, встала она, впустила… «Есть?» — «Пожалте… Закусить-то вам чего? Лучку нешто пойти головку выдернуть». Пошла, принесла луку зеленого. Сели мы к столу. Налил он. «Пей!» — «С хозяина, чай, говорю, черед». — «Пей, не ломайся! не люблю я». Хлопнул я. Налил он себе, тоже хлопнул. «Дака-сь нам еще половинку, а эту на, убери (мне говорит) в карман, с собой возьмем»… Притащила Гундора еще половинку, и эту хлопнули. Отдал он деньги. Вышли на улицу… пошли вдоль деревни… Пошатывается, гляжу, мой малый, развезло его натощак-то, да и у меня тоже, слышу, того, не в порядке… А солнце чуть встало, на небе ни облачка, роса сильнейшая… «Хороший день будет, думаю себе, надо понавалиться, до завтрака подвалить побольше…»
Вышли за деревню, стали под гору спускаться к речке, глядь — из-под горы пылит кто-то нам навстречу. Глядим, не мужик едет. «Со станции, говорю, должно, господа каки-нибудь в именье». Остановились. Вот, глядим, катит пара в дышле, лошади хорошие, все в мыле… На козлах кучер, руки вытянул в струнку… бородища черная по брюхо… А в коляске, глядим, сидит-развалился барин какой-то в шляпе, папироску курит… прищурился, на нас смотрит… Поровнялся с нами… Снял я картуз, хотел было поклониться. Хвать, мой хозяин-то молодой как закричит по-матерному, что ни есть хуже, а сам зубы ощерил да кулаком-то вот эдак барину и грозит… — «Вот тебе, кричит, такой-сякой!» Я так, братчик, веришь богу, и присел… Увидал это барин, кучера в спину тык — «пошел!» А мой чудород вдогонку-то им, вдогонку, что ни есть гаже… «Что ты, говорю, очумел — ни за што, ни про што лаешь!.. Кто такой барин этот?» А он побелел весь, глаза страшенные… с винища-то еще пуще, пена из роту клубком. «Граф это, говорит, чтоб ему»… да опять матерно. «Вот бы, говорит, была бонба, шваркнул бы, полетел бы вместе и с коляской своей к чортовой матери… ишь, катит в коляске… кучер… а мы с тобой иди, вот тяпай… А что он, умнее нас с тобой, что ли? Отними от него деньги, одень поплоше, сыми, как с бутылки, ярлычок графский… Подика-сь, мол, добудь себе на пропитанье. Ей-богу, в злую роту не примут… Подохнет, сукин сын, с голоду»… Обернулся опять в ту сторону, куда граф поехал, поднял кулак, кричит словно помешался:- «На наши денежки живешь… нашу кровь сосешь… погоди, погоди!» Затрясся весь вдруг, а пена-то из роту, братчик, словно, истинный господь, мыло какое… Показывает, вижу, мне рукой на глотку на свою, а сам глаза вытаращил чорт-чортом… Испугался я… Не знаю, что делать… А он, вдруг, понимаешь, как закричит, да об землю брык — и забился, словно курица с перерезанной глоткой… Нашло, значит, на него, вступило!.. Испугался я того пуще… «Батюшки-светы, что, думаю, как помрет… что мне тогда делать? Затаскают…» Стою над ним, разиня рот… гляжу, а что делать — не знаю… Отродясь такого страху не видывал… Лежит, смотрю, хрипит… Уснул, потом стих… Что делать? Не бросать же на дороге… Много ль он проспит, шут его знает… «Домой ежели, думаю, хозяин заест и меня-то вместе… Провались ты совсем провалом. И не чорт ли, думаю, меня с тобой связал…» Гляжу, эдак шагах во ста от дороги кусты растут, и трава-некось высокая, метла… Дай, думаю, туды его стащу, пущай спит… ужо пойду завтракать, зайду, разбужу, а то и сам проснется, чорт с ним, найдет дорогу. Взял это его, поднял, завалил на спину, как обрубок какой сволок, положил в кустах… Спи, мол, а сам взял косы, пошел на место — косить.