Мы вправе говорить о повторении, находясь перед тождественными элементами, подходящими под одно и то же понятие. Но от этих отдельных элементов, от этих повторяемых объектов мы должны отличать скрытый субъект, повторяющийся через них, — подлинный субъект повторения. Нужно мыслить повторение личностно, найти самость повторения, особенность повторяющегося. Ведь нет повторения без повторяющего, нет повторяемого без повторяющей души. К тому же прежде чем различать повторяемое и повторяющее, объект и субъект, мы должны различить две формы повторения. В любом случае повторение — неконцептуальное различие. Но в одном случае различие дано лишь как внешнее понятию, как различие между объектами, представленными одним понятием, при безразличии к пространству и времени. В другом случае различие —внутреннее Идеи; оно разворачивается как чистое движение, как создатель динамических пространства и времени, соответствующих Идее. Первое повторение—повторение Одинакового, объясняемое тождественностью понятия и представления. Второе повторение включает различие и само включается в изменчивость Идеи, разнородность “апрезентации”. Одно—отрицательно из-за недостаточности понятия, а другое — утвердительно из-за избыточности Идеи. Одно — гипотетично, другое — категорично. Одно — статично, другое — динамично. Одно — повторение в результате, другое — в причине. Одно — экстенсивно, другое — интенсивно. Одно — обыкновенно, другое — необычно и особенно. Одно — горизонтально, другое — вертикально. Одно раскрыто и объяснено, другое скрыто и подлежит объяснению. Одно движется по кругу, другое эволюционирует. Одно принадлежит равенству, соизмеримости, симметрии, другое основано на неравном, несоизмеримом или диссимметричном. Одно — материально, другое — духовно, даже в природе и земле. Одно неодушевленно, другое владеет секретом наших смертей и жизней, скованностей и освобождений, демонического и божественного. Одно — это “обнаженное” повторение, другое — повторение облаченное, формирующееся одеваясь, прикрываясь маской, меняя одежды. Одно — это точность, критерий другого — подлинность.
Оба повторения не независимы друг от друга. Одно — особенный субъект другого, его сердце и внутреннее, его глубина. Другое — только внешняя оболочка, абстрактный эффект. Повторение диссимметрии прячется в симметричных ансамблях и эффектах; повторение примечательных точек — под точками обычными; всюду Другой — в повторении Одинакового. Это скрытое, самое глубокое повторение, только оно дает другому основание для блокировки понятий. В этой области, как в Sartor ResartuS*, маска, ряженый, травести обнаруживают себя как правда неприкрытого. Это несомненно, поскольку повторение не просто чем-то скрыто, оно формируется переодеваясь. Оно не предшествует этим переодеваниям, но при формировании создает неприкрытое повторение, в которое и заворачивается. Это имеет важные последствия. Когда перед нами повторение, которое двигается под маской или предполагает смещения, ускорения, замедления, варианты, различия, способные, в конце концов, увести нас весьма далеко от начала, у нас появляется тенденция усматривать в этом смешанное состояние, при котором повторение является не чистым, а только приблизительным, — само слово “повторение” кажется употребленным символически, как метафора или аналогия. Верно, что мы строго определили повторение как неконцептуальное различие. Но мы бы ошиблись, сведя его к различию, возвращающемуся к внешнему в понятийной форме Одинакового, не заметив, что оно может быть внутренним Идеи и обладать всеми ресурсами знака, символа и альтерации, которые превышают понятие как таковое. Приведенные выше примеры касались самых разных случаев, номинальных понятий, понятий природы и свободы. Нас можно было бы даже упрекнуть в том, что различные виды психического и физического повторения оказались перемешаны; в области психического повторения стереотипические, обнаженные спутаны с латентными и символическими. Дело в том, что мы хотели выявить в любой структуре повторения сосуществование этих инстанций и то, как повторение с очевидно тождественными элементами необходимо отсылало к латентному субъекту, повторяющемуся посредством этих элементов, образуя “другое” повторение в сердцевине первого. Об этом другом повторении мы скажем только, что оно ни в коей мере не приблизительное или метафорическое. Напротив, это дух любого повторения. Это даже буква всякого повторения, как водяной знак или удостоверяющий шифр. Именно оно составляет сущность неконцептуального различия, различия неопосредованного, в чем и состоит всякое повторение. Именно оно — первичный, буквальный и духовный, смысл повторения. Материальный смысл вытекает из другого смысла, как секреция раковины.