С. В. Бромлей
Различия в степени вокализованности сонорных и их роль в противопоставлении центральных и периферийных говоров
В результате изучения лингвистического ландшафта русского языка, представшего на картах диалектологического атласа русского языка (ДАРЯ), было обнаружено новое важное противопоставление говоров — центральных и периферийных. Впервые эти термины появились в разделе «Диалектное членение русского языка» (авторы К. Ф. Захарова и В. Г. Орлова) в книге «Русская диалектология» (М., 1964 под ред. Р. И. Аванесова и В. Г. Орловой)[1]. С тех пор важность этого противопоставлений для исторической диалектологии русского языка вырисовывается все явственнее, перерастая в своем значении рамки одного русского языка.
Большой заслугой авторов «Диалектного членения» было уже само обнаружение этого противопоставления, так как оно не лежало на поверхности, не выступало с той определенностью, как те противопоставления, на которых базируется выделение основных единиц диалектного членения. Нужна была особая зоркость и опытность лингвогеографов, чтобы заметить некую закономерность в том разнообразии ареалов диалектных явлений, наплывающих с севера, запада и юго-запада по направлению к центру, но оставляющих в каждом отдельном случае этот центр свободным, — вернее занятым другим членом междиалектного соответствия, как правило, совпадающим с явлением литературного языка.
Центральные говоры в этом противостоянии характеризуются всегда, так сказать, отрицательно, занимая большую или меньшую территорию в зависимости от того, насколько широко распространены в каждом данном случае (т. е. при каждом междиалектном соответствии) периферийные явления. В минимальном варианте центральные говоры занимают территорию, окружающую Москву, и ближайший к ней северо-восток, являющийся частью говоров Владимиро-Поволожского типа. Максимальный вариант демонстрирует их значительное расширение во всех направлениях: в этом случае они занимают все восточные среднерусские говоры и широкую полосу примыкающих к ним территорий — до подковообразной линии Тотьма—Тихвин—Селигер—Ржев—Калуга—Рязань—Касимов.
Что касается периферийных говоров, то авторы «Диалектного членения» подчеркивают индивидуальный характер распространения каждого из явлений этой группы и то, что ни одно из них не распространено на всей периферии. Они лишь в целом, в своей совокупности, занимают всю территорию периферии.
Важно подчеркнуть и вытекающую отсюда ареальную характеристику явлений центра: имея свою собственную территорию, куда не заходят явления, свойственные периферии, явления центра в то же время как бы пронизывают периферию, господствуя на отдельных ее частях или выступая на ней в качестве сосуществующего (факультативного) варианта, наряду с вариантом периферийным.
Авторы «Диалектного членения» детально описывают своеобразие ареальных отношений, совокупностью которых представлено выявленное ими дихотомическое членение русских говоров (см. «Диалектное членение» §13). Это описание может служить образцом научного анализа сложного лингвистического ландшафта, позволившего обнаружить новые и очень важные для истории языка закономерности[2].
Лингвистическое содержание понятий «центральные» и «периферийные» говоры изучено не в одинаковой мере.
Понятие «центральные» говоры уже родилось, наполненное таким содержанием; как указывают авторы «Диалектного членения», это говоры, характеризующиеся, как правило, теми членами междиалектных соответствий, которые совпадают с соответствующими явлениями литературного языка. По своему происхождению они, в соответствии с уже установившимся в науке мнением, являются преемниками бывшего ростово-суздальского диалекта (с. 61).
В понятие же «периферийные» говоры первоначально не вкладывалось никакого общего лингвистического содержания. Их характеристика сводилась к набору внешне разнородных явлений, представляющих собой специфически диалектные соответствия явлениям, характерным для центральных говоров (с. 59). Эти явления в «Диалектном членении» только перечисляются[3]. Им в этой работе не дается никакой содержательной интерпретации, которая позволила бы уяснить, в чем состоит их лингвистическая общность. Даже напротив, специально подчеркивается, что «нельзя говорить о внутреннем единстве периферийных говоров» (с. 61), и это действительно, как будто, вытекает из данной им лингвогеографической характеристики, согласно которой разные периферийные явления могут связываться по преимуществу с разными участками этой периферии и тем самым органически входить в состав достаточно различных диалектных объединений, расположенных на территории периферийных говоров (см. там же).
1
См. также:
2
Можно лишь поспорить с утверждением авторов «Диалектного членения», что «отношения, образующиеся между говорами центра и периферии, не имеют характера соотносительности» (с. 61). Думается, что как раз только наличие соотносительности является минимальным и необходимым условием, которое и дало возможность для выделения двух (соотносительных!) типов говоров — центральных и периферийных. Эта соотносительность проявляется в обнаруженных авторами закономерностях одинакового (или сходного) распространения разных членов одного междиалектного соответствия в тех случаях, когда один из них совпадает с литературным, а другой (или другие) — со специфически диалектным (диалектными). Условность же относится не к понятию соотносительности, а к понятию противопоставленности, которая, действительно, в этих случаях неполная. И это обусловлено тем, что 1) периферийные явления, как правило, в каждом отдельном случае занимают не всю периферию (хотя и могут быть расположенными только на периферии, — в этом как раз и состоит их «периферийность»), 2) периферийные явления часто сосуществуют с теми, которые характеризуют центр. В дальнейшем поэтому, употребляя по отношению к сопоставительной характеристике центральных и периферийных говоров термин «противопоставленность» (так как в принципе она существует!), мы будем иметь в виду всю меру его условности.
3
Приведем этот перечень, ограничившись лишь явлениями регулярной фонетики: 1) наличие гласных фонем средне-верхнего подъема ([о̂], [е̂]); 2) случаи неперехода [е] > [о] перед твердыми согласными; 3) неразличение аффрикат; 4) долгие твердые шипящие; 5) наличие [в], чередующегося с [ў] в конце слога и слова; 6) отсутствие фонемы ‹ф›; 7) наличие в соответствии с