С разной степенью вокализованности ‹ј›, возможно, связана и судьба начального сочетания [јь]. Предполагаемое изменение этого сочетания в одних говорах древнерусского языка (украинских и белорусских) в [і] с дальнейшей утратой последнего (ср. укр. һо́лка, һрати, з вм. из и т. п.) как раз и предполагает повышенную степень вокализованности ‹ј› в соответствующих говорах (т. е. реализацию ее в виде неслогового [і]), легко утрачиваемого по говорам, тогда как изменение этого сочетания в [и], свойственное русскому языку, предполагает сравнительно меньшую степень сонорности ‹ј›.
Можно думать, что вообще различия в поведении редуцированных в соседстве с сонорными в говорах древнерусского языка в сильной степени не зависело от качества сонорных. Что касается плавных, то их степень вокализованности в период падения редуцированных была вообще высока, а на отдельных территориях (в частности юго-западе древней Руси) могла доходить до способности образовывать слог. Именно этим, по-видимому, и определяется различие в рефлексации старых сочетаний типа trъt, tlъt, trьt, tlьt, с одной стороны, в русском языке, где ъ, ь давали соответственно [о] и [е] (глотать, греметь и т. п.), и, с другой стороны, в украинском и белорусском, где на месте ъ, ь выступают [ы], [и] (укр. глитати, гриміти и т. п., белор. глытаць, грымець и т. п.). Рефлексы типа украинских и белорусских, очевидно, возникли через стадию слоговых плавных[47], рядом с которыми позже развились гласные верхнего подъема. О таком ходе процесса говорят одинаковые рефлексы на месте ъ и ь. Показательно в этом смысле, что тот же гласный может развиваться в этих сочетаниях и перед плавным, например, в карпатских говорах (ср. дырва, сыльза и т. п.), — факт, который не может быть понят иначе, как связанный с утратой слоговости плавным[48]. Русские же рефлексы говорят о таком качестве плавных, при котором они в этих условиях не были способны к слогообразованию, но в то же время были настолько сильно вокализованы, что способствовали прояснению соседних с ними редуцированных в обычные в сильном положении гласные полного образования [о] и [е]. На такую возможность указывал в свое время Н. Трубецкой[49].
Включение в анализ различий в степени вокализованности сонорных позволяет подвести под признак «вокальность ~ консонантность» практически все явления, которые авторами диалектного членения перечисляются в качестве характерных черт фонетики говоров центрального и периферийного типов и которые в отношении периферийных говоров представлялись случайными и разрозненными. Совокупные данные, относящиеся к поведению в этих говорах сонорных согласных, позволяют утверждать, что периферийные говоры представляют собой определенное лингвистическое единство, выражающееся в большей их вокальности по сравнению с центральными.
Важно подчеркнуть, что все явления исторической фонетики, которые свидетельствуют о повышенных свойствах вокальности языковых систем, основной областью своего распространения имеют юго-запад древнерусской территории, где происходило формирование черт, на основе которых выделились украинский и белорусский языки. Русским говорам свойственна только часть этих явлений (сочетания мягких согласных типа сви[нʼнʼ]я́, весе́[лʼлʼ]е на месте nьj, lьj и др., рефлексы с гласными [ы] и [э] на месте сочетаний редуцированных с [ј]: мыю, молодэй и т. п.), причем все они характеризуют периферийные говоры.
47
См.:
48
См.: об этом у П. С. Кузнецова:
49