Выбрать главу

Ваджра — это молния, но, должен все предупредить, что на данный момент и я сам затрудняюсь ответить в чем состоит истинный смысл Ваджраяны; я займусь этим исследованием по своему возвращения в Париж, поскольку здесь у меня нет для этого необходимых сведений.

Я полностью согласен с вашим мнением относительно нынешнего состояния человечества в связи с Кали-Югой; собственно, о том же я пишу и в своей последней работе. С другой стороны, совершенно очевидно, что «инициация» доступна пониманию лишь в особых условиях Кали-Юги, вне которых она не обоснована. Столь же верно и то, что эти условия необходимо принять во внимание; поэтому, полностью соглашаясь с вами в принципе, я вынужден ещё раз подчеркнуть то, что было мною сказано относительно роли элиты. Впрочем, эта роль не обязательно должна быть связана с традициями религиозного рода; исчерпывающим доказательством чего служит даосизм; то же самое мы встречаем повсюду, пусть даже менее ярко выраженным образом (например, в Индии.) Со времен наступления Кали-Юги «инициация» существует на Востоке, так же как и на Западе; там она есть фактическая необходимость. То же относится и к символизму: использование символов, сравнимых с герметическими символами, также является общепринятым местом; и эти символы ничуть не противоречат символам природным, но напротив, вполне соотносятся с ними. Кроме того, символический характер любой манифестации позволяет придать и тем же историческим фактам, как и всему прочему, совершенно иное значение, нежели то, которым они обладают сами по себе; это к тому, что вы говорили о Данте; если угодно, его символизм является западным символизмом по своей внешней форме, но он столь же равнозначен восточным символам. Наконец, реальное противостояние между Востоком и Западом, возникает лишь тогда, когда последний утрачивает свою традицию, включая сюда понимание символизма: герметизм куда ближе к восточному духу, чем к современному западному. Возможно вскоре мы сможем поговорить об этом более продолжительно.

С вашим мнением о Хэкине я полностью согласен: он очень любезен, но я не уверен, насколько он способен понять, о чём идёт речь. Что он не выслал вам книгу Щербацкого, это несомненно его забывчивость; он довольно рассеян.

Вчера я получил письмо от Эволы, который по прежнему настаивает, чтобы я выслал ему несколько своих вещей для «Ur»; похоже, в конце концов, я решусь удовлетворить его просьбу. Он сообщил мне, что вышел первый том его «Теории абсолютного Индивида», но он не стал высылать его мне в связи с чересчур философическим характером этой книги, но, возможно, «Языческий Империализм», который должен появиться осенью, окажется более приемлемым, чтобы заинтересовать меня. Он знает о той книге, которую я пишу сейчас; предполагаю, что узнал о ней от вас, поскольку о её подготовке я не сообщал ни одному из своих корреспондентов в Италии, помимо вас; впрочем, это не имеет никакого значения, ибо я говорил о ней уже со множеством лиц. Неделю назад я отослал рукопись издателю; но, поскольку пока не получил от него никакого ответа, думаю, к своей досаде, что на этом дело еще не закончилось.

Не сам Эвола, а Регини, говорил о том, что отношение последнего к католичеству изменилось за последнее время; похоже, я неверно выразил свою мысль в последнем письме или по рассеянности поставил одно имя вместо другого. В то же время, судя по вашим словам, возможно, это верно относительно их обоих; в любом случае, если вы сможете как-то повлиять на Эволу в этом отношении, это было бы хорошо; я думаю, он умён, но полон предрассудков всяческого рода; помимо того, мне думается, он желает достичь определённого положения в университетской среде, и это основательно осложняет его позицию.

Примите мои покорнейшие заверения в сердечном почтении.

Рене Генон

Париж, 1 ноября 1927 г.

51, улица Сан. Луи-ан-Л'иль (IVe)

Милостивый сударь и любезный друг,

Из открытки, посланной вами по приезду в Вараццу, мы с удовольствием узнали, что ваше путешествие завершилось благополучно; но следующее ваше письмо, пришедшее ещё до нашего возвращения из Блуа, к нашему огорчению, принесло нам куда менее благоприятные известия. Однако, поскольку в самом последнем вашем послании вы уже не возвращались к этому вопросу, нам хотелось бы надеяться, что ваше здоровье восстановилось.

Несмотря на всё то, что мне было известно об Эволе, и, прежде всего, с ваших слов, я был немало удивлён его отказом поместить вашу статью; в таком случае, спрашивается, зачем он настаивает на том, чтобы я прислал ему свои работы, ведь он должен понимать, что всё, что я сделаю, будет столь же традиционно, а следовательно, вряд ли удовлетворит его. Я решительно не понимаю, как это может соотноситься с его взглядами; учитывая же то, что я охотно следуя вашей просьбе, собираюсь написать ему тексты совершенно особого рода, это, скорее всего (по крайней мере, мне так думается), положит конец его дальнейшим настояниям и даст мне причины, дабы отказаться от сотрудничества с его журналом. Впрочем, мне надо ещё ответить ему на его предыдущее письмо, присланное месяц назад, в котором он задаёт мне вопрос по теме, которую, сколько мне помнится, он уже обсуждал с вами. Я прикладываю это письмо, с просьбой к вам ознакомиться с ним и переслать его Эволе; извините, что я не наклеил на него марки, так как сейчас у меня под рукой нет почтовых итальянских марок.

Я был бы очень рад прочесть вашу статью, если Эвола уже вернул её вам, и вы будете столь любезны, чтобы выслать её мне; но, даже не читая её, могу сказать заранее, что я уверен, что во всём соглашусь с вами.

О каком латинском тексте вы говорили, упомянув, что перевод Регини вам показался сомнительным?

Мне будет очень любопытно узнать, что скажет Эвола по поводу Миларепы; он, несомненно, будет задет тем, сколь низкое место там отводится магии, что, кроме всего прочего, вполне соответствует действительности.

Я ничего не знаю об упомянутой вами поэме Аштхавакры (Ashthavakra); если вам не сложно, пришлите мне, пожалуйста, имеющийся у вас текст (путь даже это адаптированный перевод), тогда я, по крайней мере, сумею составить представление о чём идёт речь.

Вот адрес, который вы у меня просили:

M. Taillard, interprete judiciaire,

5, rue Al-Djezirah,

Tunis

В брошюре, присланной мне Жоссо (Jossot) нет ничего интересного, за исключением нескольких бесед с Кейреддином (которого он обозначает только инициалом), и обзора, уже знакомого мне, по учению Alaouias, к которым, как я уже говорил, сейчас принадлежит последний. Похоже, это братство пользуется всё большей популярностью; как мне стало известно, существует даже zaouia в Париже на бульваре Сен-Жермен, в двух шагах от меня; это, в частности, заставляет опасаться, как бы оно не стало слишком открытым и не сбилось бы с пути, подобно многим другим. По всей видимости, она работает также и в Алжире, и занята проблемой сближения христиан и мусульман, что, несомненно, крайне похвально; но приведут ли эти усилия к достойному результату?

Журнал, на который ссылался Париз (Parise), это «Регнабит» («Regnabit»), его адрес следующий: 30, rue Demours, Paris (XVIIIe); я сотрудничал с ним регулярно с августа 1925 по май 1927, постоянно забываю об этом вам упомянуть. Но обратите внимание, как излагается история: этот журнал столь мало зависел от иезуитов, что последние сделали всё возможное, дабы воспрепятствовать его изданию. С другой стороны, я был вынужден прервать наше сотрудничество вследствие происков, которые затеяли круги, близкие Мартиену (Maritain); это слишком долгая история, чтобы излагать вам её во всех подробностях, да к тому же и малоинтересная по сути. Я намереваюсь когда-нибудь вернуться к вопросам символизма, которые я начал затрагивать в этом журнале, но на этот раз в виде полноценной книги; но когда я найду для этого время?