— Ба! Да еще полведра! Ночью разбойничал?
— Да, ночью.
5
Хотя отец своего последнего слова еще не сказал и по-прежнему ворчит на Саньку, Анна начала готовиться к свадьбе. Мать ей не только не перечила, но и принимала в свадебных хлопотах самое деятельное участие. Она открыла настежь старинные сундуки, в которых хранилось еще ее девичье, а вместе с ним и материнское приданое. Мать достала со дна сундуков беленые льняные холсты тонкой работы, тухью, хушпу[18], кружева тоже топкой искусной работы с бесконечным разнообразием рисунка. Она начала шить простыни, окаймляя их кружевами — что за постель невесты без этих кружев?! Перина и полдюжины подушек были готовы еще раньше. Что уж там говорить, не бедна невеста, не стыдно будет перед людьми: две шубы, два зимних пальто да два осенних, может, и корову, с собой забрать или нетель с овцами. Есть в доме велосипед — пусть и его забирает, не деду же Мигулаю под старость лет на нем кататься… Это раньше, по бедности, родители прятали от невесты веник: как бы с собой не забрала. А тут уж какой веник — приданое Анны хорошо, если в два сундука уберется. А сундуки-то какие — загляденье! Липовые, кованые, разукрашенные медными листиками. Благо, в Сявалкасах есть свой мастер, дед Тимофей, а то за такими сундуками в былые времена ездили аж в Нижний Новгород.
Анна была рада материной помощи, а то где взять время на все эти свадебные приготовления. Думала, станет ветеринаром, свободного времени будет побольше. Где там! Ни днем, ни ночью от людей отбоя нет: и на фермах скота уйма, и у сельчан тоже в каждом дворе не корова, так овцы, свиньи. Вечерами и то покоя нет: болезнь, ведь она время не выбирает.
Мать видит, какая беспокойная теперь стала у Анны работа, но ей нравится, что дочь зовут уже не просто Анной, а Анной Николаевной, как учительницу. Был бы зятек путный, все было бы хорошо. Старый все ворчит, и других слов у него для Саньки нет, кроме того, что он-де выпивоха. Но Анна-то, видно, лучше знает, она на слова отца только смеется: «Он, может, и выпил-то три раза в году и все три раза на глаза тебе попался…» Все же сказать надо дочери, чтобы, не мешкая, сразу же забирала в руки муженька. Если мужиков держать в узде, им же самим от этого лучше. Особенно испортились мужики после войны. Разве раньше столько пили! А теперь хорошо жить начали, вот и пьют. Праздник какой, свадьба — почему не выпить! Но если бы только по праздникам пили…
Ну, на свадьбе-то и сам бог велел пить да веселиться. И уже бродит в двадцативедерной бочке корчама, заправленная пудом меда, да еще и каждый день по килограмму меду в ту бочку добавляется. Мед свой, на нем экономить не приходится… А пароду на свадьбе будет много, и всем надо поднести, да и не раз, не два. Правда, и то сказать: больше трех стаканов корчамы редко кто выпивает, если не хочет под стол сползти. Но напоить-то все равно надо досыта, чтобы потом добрый разговор шел по селу да чтобы вспоминалась свадьба не неделю, не месяц, а пять лет! Чтобы каждый сказал: лучшей корчамы, чем у тети Кэтэрнэ, нет во всех Сявалкасах! А для родни зятя, для почетных стариков она сварит крепкое пиво. Тоже больше пяти стаканов вряд ли кто выпьет, по голова болеть с похмелья не будет. Уж она-то знает, как сварить такое пиво!..
Помогают Анне готовиться к свадьбе и подружки. Матери и сестре Саньки куплены в подарок по платью, и Анна с подругами по вечерам сидят в общежитии доярок и вышивают шелковыми нитками подолы, карманы, вороты. Вышивают и заодно в шутку репетируют свадебные песни:
Песня давняя, старинная, но поют ее девушки охотно, увлеченно. Как знать, может, каждая из них в это время думает о своем суженом, о том дне, когда ей — рано или поздно — придется прощаться со своим батюшкой и со своей матушкой.
Лизук дожидается, когда смолкнут подруги, и уже одна закапчивает: