Строчки химического карандаша запрыгали в глазах и побежали в разные стороны. Нерета уронил конверт, и два простых нательных крестика робко выпали на песок.
Хозяйство у деда Кирилла было крепкое: он жил всей семьей, не разделяясь. Когда старшие сыновья ушли на фронт (младший давно не жил дома), дед не сильно растерялся. Он мог еще работать сам, снохи - дебелые и крепкие бабы из-под Томска - пахали и косили, как мужики, а внуки-подростки тоже ели хлеб не попусту.
- Не унывай, детки! - говаривал дед на работе. - Вот уж мужики приедут - отдохнем все...
Теперь все это рушилось. Ни к чему оказался пятидесятилетний труд. Впереди маячили только смерть и разорение перед смертью.
5
Дни по-прежнему стояли теплые и ласковые. Дегтярев ушел в тайгу. Дедовы снохи, наплакавшись вдосталь, работали, как волы, и все, казалось, пошло по-старому. Но сам дед чувствовал, что петля затягивается на его старческой шее, и не видел выхода.
Тогда-то и вернулся с фронта домой Иван Кириллыч, младший сын деда Нереты.
Лет десять тому назад окончил Иван Кириллыч спасск-приморское трехклассное училище. Книга стала его неизменным другом, а с нею мир показался шире, жизнь богаче. Он побывал во многих городах и селах Дальнего Востока. Много повидал людей и немало понаделал дел. Вместе с забубенной головой, Харитоном Кислым, участвовал в прокладке тоннеля через Орлиное Гнездо к минному городку Владивостока. Стучал пудовым молотом в военном порту. Грузил ящики на Чуркином мысу. Месил цемент в Спасск-Приморске. Несколько раз, возмущая черноземную кровь своих предков, продирал штаны на потертом писарском стуле.
Одним словом, это был блудный сын, и пользы от него видели до сих пор, что от козла молока. Однако с его приездом дед воспрянул духом.
Иван был ранен в бок и приехал в отпуск только на два месяца. Но когда, пошатываясь от усталости после длинной дороги, он вошел в избу и возчик внес вслед за ним тяжелый солдатский сундучок, - то первой же фразой деда, после обычных приветствий, было:
- Ну, довольно, детка! Нагулялся, навоевался... К хренам! Назад не поедешь!
В эту фразу он вложил и свою крепкую отцовскую волю, и последнюю хозяйственную надежду.
И мнение его совпало с мнением сына. А так как приставом Улахинского стана уже давно питались в озере сомы, то вопрос оказался исчерпанным.
6
Через несколько дней вернулся с весенней охоты Харитон Кислый. Его крытая соломой избенка понуро стояла в пятидесяти шагах от волостного правления. Был он человек большой, но легкий, как всякий человек, которому нечего и негде сеять. Первым делом Харитон пошел к Ивану Неретину. Он качал на ходу могучей спиной и широко разбрасывал руки - длинные, как грабли, с медвежьими кистями.
- Ага! - воскликнул Неретенок, увидев друга. - Тебя я жду давно, пойдем со мной!
Он потащил Харитона на сеновал, где находилась его штаб-квартира и, ни слова не говоря, раскрыл перед ним свой солдатский сундучок. Оттуда полезли книжонки и листовки всех мастей и калибров.
- Вот возьми-ка парочку, познакомься! Тут о войне, о земле и о чем хочешь...
Харитон был человек мастеровой, и то, что излагалось в книжонках, странно совпало с тем, что он думал уже давно. Он передал их Антону Горовому, который тоже имел крепкие руки, пустой желудок и много свободного времени для чтения.
Сундучок Ивана стал пустеть все больше и больше. Книжонки ходили по рукам, а их хозяин, залечивая бок в аптеке у фельдшерицы Минаевой, вертелся также в волостном правлении, в копаевской лавочке, на мельнице - да мало ли где еще. Был у него всегда спокойный, насмешливый, немного даже загадочный вид. Будто знал парень что-то, неизвестное другим.
Наконец он сел за письмо и долго строчил при тусклом свете ночника, изогнувшись над столом.
- Чо бумагу переводишь? - удивленно спросил дед. - Може, кралю где завел? Тащи ее сюда, больше будет!
"Товарищ Продай-Вода! - писал Иван. - Дела мои идут великолепно. Сшибить правление ничего не стоит. Проворовались, как черти. Наших - восемь человек, и все это - ребята, за которых можно поручиться головой..."
Он улыбался, работая пером, а старый Нерета думал, что фронт страшно изменил сына. На конверте Иван написал: "Тов. Продай-Воде в Приморский областной комитет РСДРП" и в скобках - "объединенный".
7
В волость приехал человек совершенно незнакомый. Он завалился прямо к молодому Неретенку, и между ними произошел довольно интересный разговор, после которого на сеновале собралось целое совещание.
- Самое главное, - говорил незнакомый человек, - не надо забывать, что вы, в большинстве, - народ безземельный и в деревне чужой. Сумеете ли провести своих людей в правление?
Среди собравшихся было два человека с хозяйством, а за Иваном имелся солидный авторитет деда. На другой же день почти вся компания обула лапти и разбрелась по волости, созывая на чрезвычайный съезд.
Съезд состоялся многолюдный. Старое правление изругали. Незнакомый человек сказал несколько речей. Был он в очках, лысый, немного кривой. Речи его мало кто понял. Согласились, что войну надо окончить, а также насчет помещиков. Только помещиков в Сандагоуской волости не водилось.
Вечером того дня избрали земскую управу и председателем ее - молодого Неретенка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Потом наступили жары, каких не помнили старики. Почти весь май палило огнем, а в начале июня, когда истощенную, жадную до воды землю засевали гречихой, начались лесные пожары. Они вспыхнули близко к верховьям - в районе Сандагоу, но в самый верх и книзу не шли, потому что кверху не пускали впадающие в Улахэ реки, а внизу вообще было сырее. Но в окрестностях волостного села древесный лист вял и желтел, как в бездождную осень, и засохшая таежная земля тоже горела. Ночью огненными языками бахромели сопки, а днем черные, сизые и серые дымы стлались по тайге, и солнце плавало в багровом зловещем тумане.
Неретин "провалился" на первом же предложении - передать мельницу в общественную собственность, а копаевскую лавочку - кооперативу.
Конечно, Вавила брал по шести фунтов с пуда за помол, а Копай драл неимоверно со всякого товара, но ведь мельница и лавка были их собственностью!
Тогда пошел слух, что новый председатель надумал отобрать земли, избы, домашний скот и прочее имущество и поделить поровну между всеми жителями Сандагоуской волости. Правда, это был слух, которому не всякий верил, но многие опасались.
К тому же от солнца выгорали хлеба, в безводной тоске чахли огороды, а гречиха так и не всходила.
У Копая-лавочника - большая бревенчатая изба с позолоченными флюгерками. Народу вмещала много. Сандагоуцы любили самогонку, и Копай поил у себя в избе бесплатно. Он не боялся убытков в хорошем деле. Мельник Вавила ходил на вечерки и задаривал парней деньгами.
Но у Неретина были цепкие зубы, лохматая голова и неослабная воля к действию.
- Неужели не будет по-нашему? - сказал он себе, потерпев неудачу, и стал носить под рубахой вороненый наган Тульского завода.
Шел он как-то вечером из земства домой, заглянул к Харитону. Посидели, поговорили. О городе, о революции, о пожаре. Насчет холостой жизни.
- Копай вот орудует, - сказал Неретин, прощаясь, - самогонку ведрами пустил. Как смотришь?
- Раздраконить всех и вся вдребезину! - вспылил Харитон. - Тогда пойдет!.. Мягкий ты, это - тоже вредно...
- Драконить надо осторожно, умеючи, - возразил Неретин, - а главное строить...
- Построишь черта лысого с народом с этим!
Когда Харитон сердился, крепко сжимал челюсти. Было так и теперь. Ничего больше не сказал ему Неретин - пожал руку, пошел.
Вот ведь в одной компании состояли, а мнения на иной предмет имели разные!
2
Окна председательской комнаты в волостном правлении выходили во двор. Сторож затянул их белыми занавесочками. Стало темней и прохладней, чем на улице.