Демон, еще немного поизображавший олицетворение невинности, приступил наконец к делу: рассадил нас с Эдвином по своим местам, учтиво помог мне придвинуть кресло, щелкнул пальцами, после чего остывшая было еда снова стала источать полупрозрачные нити пара, разложил по тарелкам первое блюдо, разлил вино по бокалам, которые мы с колдуном не преминули тут же поднять и, легонько чокнувшись, опустошить.
Надо сказать, обеденная зала преобразилась в очередной раз. Теперь она представляла из себя некое подобие утопающей в буйной зелени застекленной веранды, за окнами которой неистовствовало ненастье, швыряя на стекла ливневые потоки. На столе, предусмотрительно зажженные, горели свечи, призванные вносить романтизм в обстановку.
Немного поизображав официанта, Луцифарио тихонько вылетел из залы, стараясь сделать это как можно незаметнее. Эдвин только улыбнулся, глядя как за его хвостом аккуратно прикрывается дверь.
− Так, говоришь, в своем мире ты занимаешься спортом?
К тому времени, как мы дошли до обеденной залы, я уже успела рассказать колдуну о своих увлечениях и даже прояснить ему смысл слов «спорт» и «соревнования». Никаких ассоциаций, кроме рыцарских турниров у него по этому поводу не возникало, однако общую суть чародей вроде уяснил.
− Угу, − подтвердила я, пережевывая мелко порезанные нежные кусочки явно мясного происхождения в божественно вкусном соусе. О том, что это была индюшатина, я могла судить лишь благодаря тому, что присутствовала при готовке, правда определить на вкус составляющие соуса так и не смогла, немного пожалев, что так невнимательно следила за кулинарным чародейством демона.
− А не трудно девушке тяжести поднимать?
Я поперхнулась. Вот ненавижу я такие вопросы! Их задают все, кому не лень.
Нет, мне не трудно. Нет, я не хочу заниматься более соответствующими девушкам видами спорта, типа плавания или легкой атлетики.
А теперь встречный вопрос. Вам, заботливым и просвещенным, известно, что в программу подготовки квалифицированного пловца или легкоатлета непременно входит тяжелая атлетика, при том вес они поднимают не меньше моего?
− Нет, − буркнула я, откашлявшись, запив вином злополучный кусок и так и не удосужившись пускаться в пространные устные объяснения.
− А зачем тебе это?
Трудно сказать, что я не ожидала такого вопроса. Обычно его задают вслед за первым. И чувства по отношению к нему я испытываю такие же.
− Хочу добиться чего-то в жизни, − повторила я избитую фразу.
− Чего именно? − не унимался дотошный колдун.
Терпеть не могу, когда лезут в душу! Ну кому какая разница, чего я хочу добиться? Того же, чего и все: славы, известности, денег. Хотя… это всего лишь средства…
− Я хочу добиться того, что позволит мне гордиться собой.
− И доказать другим, что ты их не хуже, − без долгих раздумий добавил Эдвин.
Я промолчала. Потому что он угадал.
− Ты знаешь, Алкэ, когда-то боль и одиночество привели меня в библиотеку Мраморного замка, из которой однажды я вышел могущественным колдуном. Я доказал всем, что я лучший. Но это не избавило меня от боли, потому что мое одиночество никуда не исчезло.
− Но я-то не одинока! У меня много друзей и поклонников, − надменно бросила я.
Эдвин опустил голову и замолчал. Надолго. А потом вздохнул и тихо вымолвил:
− Что ж, быть может, я ошибаюсь, ведь у меня-то друзей никогда не было. А поклонниц и подавно, − он грустно усмехнулся. − Но я думаю, что сколько бы людей тебя не окружало, без любимого человека, без твоей второй половинки, ты всегда будешь чувствовать собственное одиночество и пустоту окружающего мира.
Эдвин умолк и погрузился в поглощение ужина. А я сидела, уставившись в тарелку, плотно сжав в руках вилку и нож и раздувая ноздри, подобно кузнечным мехам.
Неожиданно зазвучала музыка, нежная, мелодичная. Мы с Эдвином озадаченно переглянулись и одновременно высказали догадку, пришедшую в голову обоим:
− Луцифарио!
Под такую музыку у меня всегда слезы наворачиваются на глаза. Потому что под нее хочется обнимать любимого, целовать уголки его губ, ворошить пальцами волосы. Вот только под рукой этого любимого обычно не обнаруживается, зато носовых платков − хоть отбавляй!
− Давай потанцуем, − неуверенно предложила я, закусывая губы.
− Я не умею. − У Эдвина на щеках выступил румянец.
− В этом нет ничего сложного, − заверила я. − Я же не вальс тебя танцевать заставляю.
− Вальс?
− А, забей! − я махнула рукой.
− Что забить? − изумился колдун. Видимо, в нашей предыдущей беседе я описала ему не все особенности нашего мира и не полностью использовала возможности своего словарного запаса.
− Забей − значит, забудь, не обращай внимания, − терпеливо пояснила я. − А теперь пошли танцевать. И никаких отмазок!
− Чего?
Не вдаваясь в объяснения, я подскочила к Эдвину и потянула его за руку.
Сопротивляться он не стал.
Мои руки легли на его плечи, его − на мою талию, и мы закружились в танце. Мы смотрели друг другу в глаза, замирая от дыхания партнера неожиданно коснувшегося лица, от нечаянно подслушанных ударов сердец, от легких, нежных прикосновений.
Я пила вино, которое разлил по бокалам Луцифарио. Я была пьяна, но, кажется, не от вина. Я покрепче обняла за плечи Эдвина, приподнялась на цыпочки, закрыла глаза и поцеловала его, напрочь забыв о своих принципах.
Он ответил на мой поцелуй.
Когда мы, увлеченные, опьяненные друг другом, прервались, на мгновение открыв глаза, вокруг была темнота и тишина. Я сильнее прижалась к учащенно вздымавшейся груди Эдвина, стараясь успокоить собственное дыхание. Чародей щелкнул пальцами. В углу на тумбочке загорелась одинокая свеча, осветив… спальню колдуна.
Мы лукаво переглянулись, не став выяснять, кто первый подумал о ней.
… Мужчина и женщина − вот верх совершенства, естества, созданного природой. Мужчина и женщина − две половинки единого целого, в котором нет ничего лишнего, прекрасного, как мир, гармоничного, как стихи…
Ревело за окном ненастье,
Огонь свечи неверно тлел.
Тепло любви и пламя страсти
Собой невольно подогрел.
Вкус поцелуев, запах тела…
По коже пальцы пробегут,
Возьмут края рубашки белой
И вверх тихонько поведут.
Сплетенье рук и тел движенье,
И вечность сладостных минут.
Слились в одно прикосновенье
Все ласки и движенья губ…
========== VIII ==========
Глубоко вздохнув и звучно почесав бороду, Серхас развернул на столе очередной свиток, прижав один его край чернильницей, другой печатью, третий ножницами. Для прищемления четвертого края подходящих предметов под рукой не нашлось, и архимаг, выдвинув ящик стола, не глядя запустил туда руку, извлек первый попавшийся под нее амулет и утвердил его на оставшемся углу. Далее в ход пошли линейки и циркули, которыми производились замеры на разложенных по столу свитках и перья, с помощью которых чародей что-то считал и записывал на клочках бумаги, изредка вздыхая то недовольно, то изумленно, но по большей части удовлетворенно хмыкая.
Покончив, наконец, с работой, архимаг сел в кресло, сладко потянулся, поскреб ногтями бороду, затем шею. Вновь открыл ящик стола, запустив руку в ворох амулетов, поворошил их сначала небрежно, затем все более и более сосредоточенно. Под конец Серхас копался там уже обеими руками яростно и внимательно перебирая содержимое. Но так и не найдя искомого, задвинул ящик и разочарованно откинулся на спинку кресла.
В этот момент раздался стук в дверь, которая не преминула тут же открыться, впустив неуклюже протиснувшегося в образовавшуюся щелку Олвиса с ворохом свитков в обнимку.
− Можно влететь? − торопливо и без особой учтивости осведомился серафим.