– Но, тетя Кира, так удавиться можно, – потерял способность шутить Саша. – На службе тоска из-за людской готовности сделать пакость, дома – из-за непереносимости возни со сковородкой. И день за днем, год за годом все та же твоя почта с квитанциями и все та же квартира с запахом жареной картошки.
– Прожила же. Каждый так живет.
– Нет, не каждый, – взорвался Саша.
– Ну, разве что лентяи и неряхи, – подумав, допустила Кира Петровна.
Саша, как обычно, не стал развивать тему ни в противном, ни в любезном тетке направлении. Но еще долго нервничал под ее хмурым взглядом. Ему казалось, что, догадайся она о его быстрой утомляемости, нежелании тратиться на бестолковую, нудную деятельность, склонности к истерике при неудачах и неумении отремонтировать утюг, начнет презирать и ненавидеть.
Но однажды утюг все-таки перегорел, кран потек и, по уверениям хозяйки, запахло газом при выключенной плите. Саша продержался дней пять, отказываясь это замечать. Потом пришлось повиниться перед Кирой Петровной в отсутствии качеств мастерового. Кира Петровна старалась скрыть разочарование, но даже паузы между ее скучными словами щедро полнились укором. Саша избрал правильную тактику – не оправдывался. И наконец был пощажен.
– Ладно, что с тебя взять при твоем отце-недотепе. Мой муж всему обучил бы мальчишку. И мне, дуре, предлагал: «Смотри, Кира, вникай, запоминай. Умру я, кто тебе сломанное починит, кто гвоздь вобьет?»
Саше такое отношение дяди к жене показалось, мягко говоря, странным. Он, конечно, верил: женщины добывают уголь, водят поезда и летают в космос. Но, начитавшись популяризаторских выжимок из беспощадной литературы по генетике, он сомневался, женщины ли они. Теперь Кира Петровна засомневалась, мужчина ли он, и Саша приуныл до позднего вечера.
Когда неуемное в ненавистной домашней работе тело тетки все-таки запросило покоя, он с отверткой наперевес бросился на проклятый утюг. После мрачного созерцания нехитрых внутренностей монстра, отказавшегося питаться электрическим током, Саша вынужден был кое-как собрать его.
Утром он сообщил тетке, что мужчина – это не профессия. Затем вызвал по телефону слесаря и газовщика. Оставил для них деньги и бутылку водки. Пока Кира Петровна опоминалась от новых для нее проявлений мужественности, Саша решительно завернул в газету дребезжащий чем-то непривинченным утюг, пообещал показать его крупному специалисту, а по дороге в институт выбросил сверток и купил импортное приспособление для глажки с паром. Вернулся он в надежде, что тетка хоть немного смягчилась, но встречен был ласково, почти подобострастно. Кира Петровна влюбилась в роль имущей хозяйки настолько, что, щедро расплатившись с профессионалами купюрами, остаканив их и выпроводив, первый раз в жизни вздремнула днем. А пробудившись, приготовила Саше блинчики с мясом. После ужина он преподнес ей утюг, которым Кира Петровна и не подумала любоваться или забавляться. Она сосредоточенно выслушала указания племянника, недоверчиво покачала головой и принялась изучать инструкцию по применению. А он был изумлен ее расточительностью. Чтобы эта прижимистая старуха мастерам и денег дала, и водки налила?
Тогда Саша понял, что женщине нельзя давать сразу много денег даже подержать. Ибо она мгновенно роднится с разноцветными бумажками и выпускает потом из рук тяжело и обидчиво, уверенная в том, что именно их ей теперь не хватит для полного счастья, именуемого мужчинами бездарными тратами. То есть тетке-то становиться мотовкой было поздно. Но, если уж она восприняла выданные сверх обычного рубли как чужие, которых не жалко, то что говорить о более молодых, легкомысленных и расточительных. И Саша передумал увеличивать свой ежемесячный взнос «на питание» из приработков, продолжал отдавать лишь стипендию, но стал время от времени баловать тетку деликатесами, мелочами для ванной и кухни, индийским постельным бельем, которое она любила за веселую узорчатость. Он уже не верил Кире Петровне, когда та просила его не покупать ей ничего к праздникам и дням рождения, призывая беречь и копить деньги, «не переводить добро на старуху». Наоборот, Саша старался одарить тетку посолиднее и скоро стал ею обожаем, хотя жили они по-прежнему скромно.
Именно на тонированное терпимостью, порой смахивающей на равнодушие, стекло их идиллических отношений студенту Саше и предстояло как-то взгромоздить гирю сообщения о женитьбе. Но тетка лишь мельком взглянула на сию тяжесть и сдула ее фразой:
– Давно пора. Мне уже самой по хозяйству управляться трудно.