— Как ты себе представляешь тренировки? — принц вздохнул и отвернулся, задергивая штору, отрезая себя от соблазна. — Я ж ее прямо там на траву уложу и…, - он махнул рукой.
— Ну и в чем проблема? — усмехнулся. — Боишься матушка увидит?
— А если понравится так, что отпустить не смогу, — озвучил свои невеселые мысли Алекс, — мать не даст разрешение на брак с волчицей.
— Ого! Даже брак? Да у тебя все серьезно, брат! — заржал, увидев как сжались в кулаки руки принца.
— Не попробуешь — не узнаешь! — расфилософствовался я. — И почему не разрешит брак. Милка дочь второго человека в стае, тоже непростых кровей, так что по статусу тебе подходит. Тем более одна из лучших телохранительниц. Будет оберегать тело своего главнокомандующего от врагов. — ржал я. — А если серьезно: ты все время в походах и завоеваниях, кто как не она сможет быть с тобой всегда рядом. Нормальный брак!
Последний аргумент видимо в голову принца не приходил, глаза у того загорелись, наверное, представил, что он там в походе со своей волчицей делать будет. Настроение поднялось и Алекс уже в открытую улыбался мне.
— Так что ты там спрашивал? — постарался принять он серьезный вид.
— Говорю, Стасю куда дели?
— Далеко, — махнул рукой принц. — Мать отправила ее деду на другую планету. Там дремучий лес, ягоды, грибы, шишки, орехи, и совсем, совсем нет людей. Природа, озера, — Алекс явно ржал над моей девочкой.
— И что она там делать будет, одна, в лесу? — поразился я.
— Ну не знаю, может мозги на место встать должны, — мать ее так наказала.
— Планета эта далеко? — у меня вырисовывался план.
— Ты не можешь туда полететь, — пресек мои мечты на корню принц. — А вдруг атака менталистов? А ты у нас один такой.
— Что моя слава тебе жить спокойно не дает? — расхохотался я. — Давай в тебе зверя разбудим?
— Не, не, — открестился принц, — я в душе зайчик, неудобно получится перед волчицей.
Мы снова заржали.
— Ладно, тогда я учиться буду, — протянул, — раз так ценен в этом королевстве, что от меня даже мою жену спрятали.
— Вы не женаты, — поправил Алекс.
— По вашим законам может и да, — поднялся уже, чтобы уходить, — а по нашим давным-давно. Хочешь знак покажу?
— Уволь меня от лицезрения обнаженного мужского тела. Ты не в моем вкусе, — расхохотался принц.
— Жаль, так бы представлял себе, что у тебя будет, после того как… — я кивнул на окно, за которым все еще занималась волчица.
СТАСЯ
У деда я бывать любила…в возрасте так пяти-семи лет. Думала, что повешусь тут с тоски, в этой трехэтажной землянке, стоявшей на берегу озера, посреди дремучего леса. Вот как так жить можно отшельником? А ведь королем когда-то был, правил целым королевством, ответственность нес, развлекался на балах, ел вкусную пищу… Эх!
Но…неожиданно…моей волчице понравилось. Мнимая свобода, хоть где-то там вдалеке и маячил волк. Чистое озеро, которое мы переплывали с утра, пробежка по лесу, сон под кустом. Вот только не могла себя заставить охотиться, хоть волчица в начале и настаивала, ну а потом смирилась. Смешно, наверное, было наблюдать, как страшный зверь, ягодки с куста ест.
Большую часть давала возможность волчице побыть собой. Я уже не переживала, что моя человеческая сущность забудется. Контроль перехватывала легко. Но каждый должен наслаждаться своей стихией. Лес — не мое! Комары, мошки и прочие жители леса удовольствия мне, как городскому жителю, не доставляли. А волчица была счастлива!
Мы с ней на время забыли и Стаса, и Волчару, хотя иногда просыпалась я от страха за его жизнь. До сих пор это гнетущее чувство предсмертного воя зверя не отпускает. Свое не отдам никому, даже смерти! Но я чувствовала, что со Стасом все нормально, хоть и тоскуют они вместе с волком по нам. Знала, что никто его сюда не отпустит. С одной стороны печалилась, с другой радовалась. Сейчас я разбиралась в себе: в своих чувства к Стасу, к Волчаре, к волчице.
Вот в один такой прекрасный день, когда я валялась в траве, нежа свое белое пушистое тельце, подпитываясь магией земли, моя прекрасная жизнь была нарушена внезапно, беспринципно и абсолютно некрасиво.
Лежала я себе под кустиком, прячась от полуденного зноя, никого не трогала, даже бабочку, которая села мне на нос и слетать не собиралась, когда на меня сверху упало что-то черное, тяжелое и большое. Пока я приходила в себя, пока соображала, пока вытягивала себя из-под тяжелого тела, прошло минуты две. Тело не шевелилось. Я подошла, осторожно обнюхивая чёрного, тощего и видимо очень больного волка, от которого шел тяжелый дух гниения. Внимательно осмотрела перебитые задние лапы, из которых торчали кости, и нагноения были видны невооруженным глазом. Один глаз смотрел на меня пустой глазницей, другой был закрыт или просто не мог открыться из-за того, что гной слепил веко так плотно, что при всем желании, волк открыть его бы не смог. По всей спине шли уже заживающие раны от плетки с шипами. На шее болтался оторванный ошейник с шипами внутрь, которые уже прорвали шею зверя до сухожилий. В общем, данный экземпляр, точно был не жилец на этом свете, и только по еле-еле вздымающей грудной клетке, можно сделать вывод, что зверь скорее жив, чем мертв.
Постояла немного, не понимая, что делать. Развернулась и помчалась на всех парах к деду. Обернулась, подлетая к крыльцу и взбежала по ступням.
— Дед! — завопила во все горло. — Дед!
— Что кричишь? — дед вышел с кухни, обтирая руки полотенцем. — Иди есть, я суп сварил.
— Дед, там волк умирает, совсем-совсем умирает, — причитала я. — Пойдем, спасем его как-нибудь, — тянула я деда на улицу.
— Да пойдем, пойдем, — соглашался дед, прихватывая с собой ружье.
Волка тащили на самодельных носилках. Хоть и тощий, а тяжеленный. Семь потов сошло, пока мы его до дома дотащили. Решили положить в сарае, на свежескошенном сене, потому что при всем желании, мы бы с дедом его на крыльцо не затащили.
Волк был в отключке, и видимо так и не приходи в себя.
— Должно быть с резервации сбежал, — почесал макушку дед. — Она тут недалеко, для одичавших. Видишь какой, он показал на ошейник. Особо опасный. Что делать-то с ним? Может сразу пристрелить? Да и сообщить бы надо!
— Не надо, дед, — заглянула я родственнику в глаза. — Давай понаблюдаем. Очнется, если дикий, то ты его и пристрелишь. А вдруг он — нормальный?
— В резервацию нормальные не попадают… — дед обеспокоенно посмотрел на лежащего волка.
— Ладно, — пробормотала я, ставя таз с теплой водой. — Сейчас промоем ему раны, может он вообще не жилец.
И я принялась оттирать загноившийся глаз. Тазов десять точно я принесла за этот вечер, оттирая черного волк. Тощая грудная клетка медленно поднималась, сердце волка стучало тихо-тихо, но он был жив. Наложила руки, залечивая глаз. С шеей и спиной было посложнее, но тоже справилась, отдав почти всю свою магию. Я даже залезла в резерв. А вот ноги мне не поддавались! Позвала деда, который пыхтел над волком часа два. Срастил кости, нарастил мышцы, вытер вспотевший лоб.
— Не будет ходить, — покачал он головой. — Слишком старые раны. Видимо последний рывок его был перед смертью.
Волк дышал. Просидела всю ночь, периодические проваливаясь в сон. Волк дышал, не сдавался. Под утро не вытерпела и прилегла, прижимаясь к теплому боку, так проще контролировать дыхание, и можно дать телу немного расслабиться. Не заметила, как заснула, а проснулась от неприятного чувства, что во-первых, тебя обнимают явно чужие руки, во-вторых, на тебя смотрят. Взвилась, но меня удержали, еще теснее прижав спиной к тощей груди. Сердце забилось трепетной птицей. Замерла, стараясь выровнять дыхание.
— Это ты меня спасла? — тихий шепот сорванного голоса.
Скосила глаза на тощие руки, удерживающие меня в захвате. От усилий они подрагивали, но парень держался.
— Отпусти, мне неудобно, — дернула плечом.
Волчица чувствовала себя некомфортно рядом с чужим волком и тихо порыкивала, пока еще сдерживаясь, чтобы не цапнуть.