Одним словом, оживали Лошки, и Маше начинало казаться, что на самом деле и в сонных Лошках кипит, бурлит жизнь. Все заняты делом, только она одна словно стоит на берегу и смотрит, смотрит с печалью на проносящуюся мимо нее чистую, студеную воду. Закрутило на недельку водоворотом, обдало брызгами быстрой, свежей воды, а дальше опять – только унылый берег да участь созерцательницы.
Как и предсказывала Александра, приехавшие экскурсоводы были в Лошках старыми знакомыми. Заходили в музей, словно квочки собирая вокруг себя группу, и тут же интересовались у Маши, где Александра.
– Извините, Александра ненадолго уехала, – вежливо отвечала им Маша, – я за нее.
И отчего-то к ней сразу теряли интерес. Оставалось ей только смотреть за порядком: чтобы шаловливыми руками медвежье чучело не трогали, в кукушку пальцами не тыкали, когда она наскоро выскакивает из окошечка ходиков, скрипуче повторяя свое «Ку-ку», незаряженные ружья со стены снять не пытались.
Крещение состоялось с русской группой. Ничего сложного, а на стойку Маша предусмотрительно поставила табличку «Извините, закрыто».
И вот под самым окном зазвучала заманчивая чужая речь. По одному начали набиваться в зал яркие, шумные французы, подбадриваемые моложавой женщиной-экскурсоводом. Она тоже справилась об Александре, посетовала:
– Жалость какая. Я им всю дорогу пирогов обещала с водкой.
Услышав знакомое слово «водка», гости радостно и понимающе закивали.
– Будут им и пироги, и водка, – уверенно пообещала Маша. – Не зря же они в такую даль ехали.
Сняла со стойки табличку и проворно заняла место за стойкой.
Мадам и мсье окружили стойку, послушно выстроились в очередь, принялись изучать прейскурант. Цены у Александры были высокие, истинно ресторанные, а водочка вообще кусалась. Вышла заминка, прижимистые граждане Французской Республики прикидывали, стоит ли овчинка выделки. Самые бесшабашные протиснулись вперед, приготовились делать заказ. Экскурсовод предупредительно встала рядом, переводить, пыталась заинтересовать ассортиментом, невзирая на цену, весело учила произносить а-лярюс «пи-ро-жок».
Похожая на маленькую пеструю птичку мадам в широких голубых брюках и розовом балахоне оказалась самой смелой. Она повела носом-клювиком, втягивая аромат свежей сдобы, и красивым грудным голосом попросила:
– Чашечку кофе, рюмочку водки и один маленький русский пи-ро-жок.
Не успели Маше перевести, как она уже зарядила кофеварку, налила рюмку беленькой и положила пирожок на блюдце. На чистом французском попросила по возможности без сдачи. На сдачу у Маши денег не было ни в рублях, ни в валюте. Если бы Македонский увидел, что она кроме пирогов еще и деньги из дома уносит, не видать бы ей ни музея, ни французов.
Дамочка понимающе кивнула, выбрала купюрку поменьше и великодушно сообщила, что сдачи ей не надо. Взяла маленький, под Жостово, подносик и двинулась к ближайшему столику.
Пока Маша обслуживала субтильного, чрезвычайно вертлявого мсье, дамочка успела устроиться за столиком, глотнуть кофе и откусить пирожок. Раздался громкий вопль:
– Шарман! Это восхитительно! Решайтесь, господа. Только это не «рюс», это совершенно французский пи-ро-жок, такие пекла когда-то моя мама. А теперь таких нет, они остались только на плас Пигаль в одном маленьком кафе. Только хуже.
Вдохновленная тем, что ее пирожки оказались даже лучше, чем на плас Пигаль, Маша оторвалась от кофеварки и громко, смело ответила на хорошем французском:
– Я прошу прощения. Обычно здесь бывают настоящие русские пирожки, но дело в том, что хозяйка была вынуждена уехать, а я умею готовить только такие. В следующий раз вы непременно попробуете настоящие русские.
Похоже, французов заинтересовало, что же ела в детстве похожая на птичку мадам. Подбодренные ею, они осмелели и наперебой стали заказывать кофе, водку и пирожки. Поднос опустел за несколько минут. Счастливая Маша суетилась за стойкой, отвечала на шутки и комплименты и принимала деньги. У нее уже вполне накопилось на сдачу, но почти все оставляли сдачу ей. Она даже настолько осмелела, что принесла кофе с двумя пирожками присевшей на лавку переводчице.