В дальнем углу высилась барная стойка с пузатым двухведерным самоваром, на прилавке у стены кучковались чашки, блюдечки, другая столовская утварь. Несмотря на усиленно пестуемый колорит, прейскурант украшал стену вполне европейский: выполненный на лазерном принтере и аж на четырех языках. Цены в у. е., а у. е. приравнено к баксу, все как у больших.
– А что, сюда и иностранцы ездят? – удивилась Маша.
– А то! Ими и кормимся. У них, между прочим, это очень популярно – по местам предков. Их вообще на экзотику тянет. Ты садись давай, потом разглядишь, будет время, я же вижу, что у тебя ноги подкашиваются. Коньяк будешь?
Маша не пила ничего крепче пятнадцати градусов, но тут согласилась. Александра вынесла на маленький столик чашки, две средних стопки, бутылку армянского пятизвездочного.
– Извини, бокалов коньячных нет, буржуинам только водку пить под пирожки полагается. Пирожков хочешь, вчерашних? Сегодня недосуг было.
– Хочу, спасибо, – с готовностью ответила Маша, ощутив накативший волной голод.
Кофе Александра сварила отменный, чуть солоноватый, с пышной пенкой. Именно такой, о каком мечтала Маша всю долгую дорогу. И налила не в наперсток, а в большую, в петухах чайную чашку. Поставила перед Машей хохломскую миску с ровненькими, маленькими пирожками.
– С грибами кругленькие, с картошкой квадратиками, а длинненькие с брусникой, ешь, не стесняйся.
И разлила по стопкам коньяк. Присела и сама.
– Давай, что ли, накатим за знакомство.
Выпила Александра залпом, как пьют водку, шумно выдохнула и закусила пирожком с брусникой. Это было дико, но Мария смело последовала ее примеру. Во рту зажгло, дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы, почувствовала, как коньяк обжигающе протекает по пищеводу и падает в желудок горячим комком. Мария зашлась кашлем наподобие безнадежного туберкулезника, традиционного прежде обитателя здешних мест.
– Боже ты мой, да закусывай ты скорее! Тоже мне, выпивоха, – умилилась Александра, разливая еще по одной.
Когда Македонский зашел за Машей, ей уже было очень хорошо. Казалась необыкновенно привлекательной жизнь, полная событий и приключений, премилым местом деревня Лошки, где живут такие вот прекрасные люди, как развеселая Александра, а пирожки – объедение. Хохломская миска стояла почти пустая, да и бутылка пятизвездочного армянского близилась к концу.
Мария плохо понимала, куда и зачем ведет ее муж, пыталась затянуть по дороге песню про есаула Стеньку Разина и отчего-то поминутно спотыкалась на ровном месте.
Глава 3. На новом месте
Очнулась Мария только к полудню. Лежала одна на чужой высокой кровати с блестящими шишечками на металлической спинке, и в лицо ей нестерпимо светило солнце. Маша отвернула голову от света, и взгляд уперся в старый шифоньер с мутным зеркалом. На полу сбился в кучу пестрый домотканый коврик, обнажив грязные половицы. Между шифоньером и стеной протянулась роскошная паутина. Где я? – силилась догадаться Маша. Да дома у себя – у двери обнажал нутро Машин чемодан.
Смотреть на грязь и паутину было неприятно и Маша снова повернулась к окну. Солнце пробивалось сквозь давно не мытые стекла, на запылившемся подоконнике густо валялись трупики умерших неведомо когда крупных мух. В эту сторону тоже смотреть не хотелось, и Маша закрыла глаза.
«Надо надеть купальник и пойти позагорать», – лениво подумала она, но тут нос ее учуял какой-то неприятный запах. Запах сырости и старья. Это через ее ароматизированное лавандой шелковое постельное белье нестерпимо воняло затхлостью чужое одеяло.
Из мутного зеркала смотрел на Машу кто-то всклокоченный, с отекшим лицом и заплывшими веками. Утро в китайской деревне.
Тапок не было, и Маша босыми ногами пошлепала сама не зная куда, подошвами чувствуя тепло деревянных крашеных полов, мягкость домотканых половиков, песок под ногами. Македонский уже хозяйничал на кухне: распаковал чайник, несколько чашек и пил чай с хлебом и зеленым щавелем. Он не стал сетовать на отсутствие обеда, не бурчал по поводу того, что Маша безобразно напилась давеча вечером, только сладко потянулся, хрустнув суставами, сказал с видимым одобрением: