Шолье умел, не теряя благородной и трогательной простоты, сочетать в своих твррениях ум и чувство. Его стихи, небрежные, но полные непринужденности, выдумки, живости и грации, превосходят, по моему убеждению, его прозу, о которой чаще всего только и скажешь, что у автора умелое перо. Остается лишь пожалеть, что этот пленительный писатель оставил нам в наследие так мало сочинений, к тому же не всегда отделанных с одинаковым тщанием.
МОЛЬЕР[63]
Мольер, мне кажется, заслуживает некоторого порицания за слишком низменные темы своих комедий. Лабрюйер,[64] почти столь же одаренный, живописал людские изъяны с не меньшей силой и правдивостью, но, на мой взгляд, его картины ярче и возвышенней.
Можно сопоставить Мольера и с Расином. Оба они были знатоками человеческого сердца, оба всегда блюли верность натуре. Расин передавал ее черты, описывая страсти людей с возвышенной душой, Мольер — нравы и чудачества людей заурядных. Один с редким обаянием забавляет нас ничтожными происшествиями, другой волнует величавым и проникновенным изображением событий из ряда вон выходящих. Что касается диалогов, превосходство несомненно на стороне Мольера: они никогда не бывают у него вялыми, ибо неуклонная и меткая верность характерам придает интерес любой реплике. Тем не менее я считаю, что, сравнивая поэтический дар этих авторов, было бы несправедливо ставить их в один ряд. Дело тут даже не в превосходстве высокого рода литературы, в котором творил Расин, дело в самом Мольере, чей слог пестрит такими небрежностями, такими странными, неподобающими выражениями, что, осмелюсь сказать, немного найдется поэтов, грешивших столь же неправильными, дурными стихами.
«Думая разумно, он часто пишет невнятно, — говорит знаменитый архиепископ Камбрейский[65] в послании «О красноречии». — Слог его столь же натянут, сколь ненатурален. Теренций[66] с изящной простотой изложит в нескольких словах мысль, которую наш автор будет расписывать, уснащая множеством метафор, граничащих с галиматьей. Я куда больше ценю его прозу, нежели стихи», и т. д.
Однако, по общему мнению, никто из наших драматических писателей не достиг таких высот, как Мольер в избранном им роде, и объясняется это, вероятно, тем, что он более других верен натуре.
Весьма поучительный урок для начинающих литераторов.
КОРНЕЛЬ И РАСИН
Немногими своими познаниями в поэзии я обязан тому, что вычитал из произведений г-на де Вольтера. Задумав написать о Корнеле и Расине, я поделился с ним мыслями об этих авторах, и он был так добр, что в опровержение моей критики показал мне пассажи у Корнеля, особенно достойные восхищения. Это побудило меня вновь прочитать лучшие его трагедии, и я сразу обнаружил в них те удивительные красоты, о которых говорил г-н де Вольтер. Прежде я не обращал на них внимания, расхоложенный или предубежденный недостатками или скорее всего по самой своей природе менее чувствительный к особенностям его достоинств. Просвещенный г-ном де Вольтером, я стал бояться, что видел в неверном свете и Расина, и даже изъяны Корнеля, но, прилежно перечитав того и другого, своего мнения о наших прославленных поэтах не изменил и сейчас его изложу.
Герои Корнеля часто произносят речи о возвышенных чувствах, не рождая в нас никакого отклика; герои Расина рождают его, не произнося ни слова о них. Одни говорят — и всегда слишком длинно, — дабы проявить себя, другие проявляют себя уже тем, что заговорили. Корнель как будто вообще не понимает, что характер великих людей куда чаще сказывается в том, о чем они умалчивают, чем в том, о чем разглагольствуют.
Чтобы обрисовать натуру Акомата,[67] Расин вкладывает в уста этого визиря следующую реплику в ответ на слова Османа[68] о любви к нему янычар:
Первые две строки показывают нам опального полководца, взволнованного воспоминаниями о былой славе и приверженности к нему воинов, третья и четвертая — мятежника, вынашивающего некий замысел: вот так люди невольно выдают себя. У Расина можно найти множество примеров, куда более убедительных, чем этот. В той же трагедии Роксана, уязвленная холодностью Баязида, делится своим недоумением с Аталидой,[69] а когда та начинает уверять, что брат султана любит ее, бросает только:
63
Мольер Жан-Батист Поклен (1622–1673) — великий французский комедиограф. В своей оценке Мольера Вовенарг исходил из иерархических принципов классицистической поэтики, считавшей комедию низким жанром. Этим объясняется предпочтение, отдаваемое Расину и Лабрюйеру.
64
Лабрюйер Жан (1645–1696) — французский писатель-моралист, автор книги «Характеры и нравы нынешнего века» (1688). Вовенарг в своих сочинениях несомненно опирался на жанровую традицию, заложенную этой книгой.
66
Теренций Публий (ок. 190–159) — римский комедиограф, создатель «серьезной» комедии нравов. Классицистическая теория считала его пьесы высоким образцом комедийного жанра Буало, критикуя Мольера за элементы народной фарсовой традиции в его творчестве, противопоставлял ему Теренция. В эпоху Просвещения на Теренция опирались теоретики и создатели новой буржуазной драмы (Дидро).
69
...