Фихте утверждал это в начале XIX века. С тех пор утекло немало воды. Но вопрос «Что такое философия?» остается вопросом, о котором продолжают спорить философы, как будто не знают, чем они занимаются. Математик, например, скажет: «То, чем я занимаюсь профессионально, называется математикой». И философы, надо сказать, в этом отношении не отличаются от математиков. Они, без сомнения, убеждены в том, что то, чем они занимаются, есть не что иное, как философия. Как ни значительны расхождения между философами (в том числе и по вопросу «Что такое философия?»), – все они, как уже указывалось, согласны в том, какие тексты являются философскими, а какие таковыми не являются, даже если они называются «Философия ботаники», как известная книга К. Линнея. Почему же спор о том, что такое философия, продолжается несмотря на это единодушие? Почему престарелый американский философ Д. Дьюи в своей последней университетской лекции заявил: «В настоящее время самым важным вопросом философии является вопрос: что такое философия сама по себе? Какова природа и функции философских занятий?» (См. Adler М. The Conditions of Philosophy. Its checkered Past and its future Promise. N. Y., 1965. P. VII).
Подытоживая приведенные высказывания и мои мысли о них, я могу, прежде всего, констатировать, что трудность ответа на вопрос «Что такое философия?» состоит в том, что существуют самые разные и, как правило, взаимоисключающие философские учения, что каждое из них по-своему понимает и предмет своего исследования, да и само понятие философии. Но дело не только в этом, пожалуй, даже совсем не в этом. Суть дела в том, что вопрос «Что такое философия?» есть не только философский вопрос. Речь здесь фактически идет о том, в какой мере человечество способно понять самого себя, управлять своим собственным развитием, стать хозяином своей судьбы, овладеть объективными, в немалой мере стихийными последствиями своей познавательной и созидательной деятельности.
Многообразие философских учений, их конфронтация друг с другом, которая удручала и удручает многих философов и историков философии, не порок философии, не свидетельство ее бессилия решать ею же поставленные вопросы. Это, напротив, постоянно умножающееся богатство философских идей, методов исследования, выводов, ибо спорящие стороны, как бы они ни соглашались друг с другом, на деле обогащают философское мышление, развивают его проблематику и категориальный аппарат. Хотя согласие между философами скорее исключение, чем правило, философский спор есть тем не менее спор между единомышленниками, ибо философы согласны друг с другом в, так сказать, отрицательном определении понятия философии.
Физики или химики не ломают себе голову над вопросом «Что такое физика или химия?» Их не беспокоит то, что существует изрядное множество не согласующихся друг с другом ответов на этот вопрос. Они просто знают, что то, чем они занимаются, называется физикой или химией, и никто не оспаривает этого их убеждения. Также поступают и биологи, у которых тоже нет общепринятого ответа на вопрос: «Что такое биология?» Но философы не могут поступать подобным образом. Даже самые выдающиеся философы не могут отмахнуться от вопроса «Что такое философия?», хотя все они, подобно физикам и химикам, хорошо сознают, что то, чем они занимаются, есть не что иное, как философия.
Нет и не может быть общепринятого определения понятия философии. Это обстоятельство не следует истолковывать как тупиковую ситуацию. Не существует, например, общепринятого понятия культуры, но теория культуры, история культуры изобилует плодотворными научными исследованиями. Теоретиками культуры, полемизирующими друг с другом, предложено свыше 200 дефиниций понятия культуры. И это нисколько не смущает культурологов, не ставит под вопрос предмет их исследований. Многообразие определений понятия культуры – достоинство культурологии, ибо лишь путем сопоставления, сравнительного анализа, критики и синтезирования различных дефиниций конкретное постигается именно как конкретное, то есть единство многообразия. То же, конечно, относится и к философии. Впрочем, и предмет математики, физики или биологии, конечно, не может быть выражен одним определением, поскольку одно определение всегда абстрактно, односторонне и, следовательно, неудовлетворительно. И здесь, говоря по существу, нет и не может быть общепринятого определения предмета науки.