Говорят, язык до Рима доведет, меня же он довел до Китая.
— До родины Конфуция?
Именно, потому что задержание Кинки, как это ни удивительно, оказалось связанным с делом Синь Мина.
Посмотрим, удастся ли мне объяснить… Вначале, как вы знаете, считалось, что Чжу Е убил Синь Мина, а также, может быть, женщину, известную как Эли, хотя по этому второму пункту не было никакой определенности. С другой стороны, выдвигалось предположение, что Синь Минь занимался продажей женских трупов, как вы, несомненно, помните, и также выдвигалось предположение, что убийство кантонского ресторатора, так же как и убийство кордовской шлюхи, связано с этим погребальным предприятием. Но, поскольку расследование расползлось, как осьминог, нужно внести корректировку в некоторые существенные детали.
Для начала Синь Минь был всего лишь жертвой, и не потому, что ему воткнули кухонный нож в голову (обстоятельство, кого угодно мгновенно превращающее в жертву, даже палачей), а потому, что он оказался не замешанным в эту аферу с покойницами, несмотря на то что труп вышеупомянутой Эли появился в морозильной камере его ресторана. Далее надо сказать, что Чжу Е не убивал Синь Мина, хотя поначалу считалось именно так, хотя он и убил Эли, с которой крутил любовь (или что-то вроде того), бурную и страстную.
— Кто же тогда убил Синь Мина? — спросите вы.
Ответ очень прост: Ли Фон.
— Ли Фон?
Не знаю, помните ли вы его: заместитель Синя, можно так сказать.
— Любезный Ли Фон, почитатель мужской идеи и специалист по десертам?
Ну да, именно он занимался аферой с трупами по довольно тривиальной схеме, заключавшейся в следующем: когда умирал какой-нибудь одинокий или вдовый китаец, в спальне покойника появлялся Ли Фон и прощупывал обстановку: разделяют ли его домашние традиционное верование, что мужчин не следует хоронить одних, тем более на чужой земле, дабы они не страдали от ни с чем не сравнимого одиночества; если семья разделяла данное верование и была готова платить за хлопоты (цена была невысока: Ли Фон не получал прибыли, он занимался этим исключительно из преданности предрассудкам и традициям); если семья соглашалась, как я вам уже говорил, Ли Фон обращался к кладбищенскому сторожу, которого он подкупил, чтобы тот откопал из могилы недавно умершую женщину (если возможно, до установки плиты, дабы не вызвать нежелательных подозрений), снова заровнял могилу, поместив в нее пустой гроб, и помог Ли Фону положить труп в фургончик ресторана Синь Миня.
(— Я думал, это чтобы делать еду, — заявил сторож, алкоголик, все связанное со смертью принимавший не всерьез, ведь он так много на нее поработал.)
Иногда эта операция оказывалась неосуществимой, ввиду отсутствия доступных покойниц в нужный момент, но по большей части случай играл на стороне этих мрачных махинаций по посмертному спариванию. Завладев трупом, Ли Фон обеспечивал его немедленную доставку родственникам холостяка или вдовца, которые с удовольствием делали любимому существу посмертный подарок и засовывали покойницу в гроб. В общей сложности Ли Фон осуществил шесть операций по похищению покойниц на протяжении примерно двух лет, а это немного, ведь здешняя китайская колония едва насчитывает двести человек.
— А почему Ли Фон убил своего начальника?
Чтобы дать вам ответ, нужно сначала, чтоб вы задали мне другой вопрос:
— Что произошло между Чжу Е и девушкой по имени Эли?
Ну, как вы знаете, Эли была не совсем та женщина, какую бы родители Чжу Е могли пожелать своему сыну, производя его на свет в Чонсине. Эли подвергала китайца большим психологическим испытаниям, устраивала ему много китайских пыток, можно сказать, не только из-за своей ночной работы в баре (хотя эта работа несказанно мучила Чжу, потому что этого китайца снедала ревность, по свидетельству осведомителя Меродио, а он много общался с обоими), но также потому, что девица обращалась с ним скорее не как с человеком, а как с марионеткой, и высмеивала его на людях, и провоцировала его на потасовки для собственного развлечения, и вытягивала из него деньги, обманывала его с негодяями, с которых даже ничего не брала, и все такое прочее, — ни вы, ни я никогда не узнаем подробностей, хотя без труда можем их себе вообразить, ведь речь идет об образчике поведения, весьма распространенном среди диких утренних птичек.
И дело в том, что Чжу Е, устав терпеть ее выходки, задумал свою собственную выходку: отравить Эли. Так что он пошел в аптеку, купил пачку средства против насекомых, окрещенного Байтон DP3, которое, видимо, казалось ему наиболее губительным средством из тех, что имеются в продаже, и растворил его в кувшине молока, потому что случилось так, что вышеупомянутая Эли страдала гастритом, несомненно, от беспорядочного образа жизни, сопряженного с ее работой, и всегда выпивала кувшин молока, возвращаясь из царства шампанского. Приготовив свое зловещее снадобье, Чжу Е лично отправился в бар «Тарсис» к закрытию, вытащил из этой грязи свою возлюбленную и попросил ее провести с ним ночь, на что она согласилась, потому что, в соответствии с ее системой сложного равновесия, ей следовало быть снисходительной к китайцу. Когда они пришли домой к Чжу, он подал ей стакан отравленного молока, но она сделала только один глоток, потому что вкус показался ей странным, ввиду чего, после ссоры на повышенных тонах, Чжу Е пришлось заколоть ее. Когда Эли была заколота и мертва, Чжу Е позвонил Ли Фону, ведь тот продал покойницу его родственнику, и они вдвоем перевезли тело в ресторан Синь Миня, дотащили его до морозильной камеры и в конце концов запихнули в холодильник. Поскольку дни шли, а ни один холостой или вдовый китаец не умирал, тело Эли продолжало покоиться среди уток и кур, к беспокойству Ли Фона, боявшегося, что труп обнаружат.
Ли Фон, как я уже говорил, был правой рукой Синь Миня, и у них у обоих был обычай пить чай после того, как они закрывали ресторан и служащие уходили, и тогда они говорили о своей стране и о своих этнических делах. Так вот, однажды ночью после такого чаепития Синь сообщил Ли о своем намерении провести ревизию в холодильнике, потому что у него все увеличивались подозрения в том, что один из поваров ворует утиное мясо, и Ли Фон, само собой, задрожал.
— Я сделаю это завтра, Синь. Не беспокойся. Завтра я проведу инвентаризацию. Дай мне накладные и счета, и я сам займусь разоблачением этого вора, если он, конечно, вор, — должно быть, сказал Ли Фон своему начальнику.
— Я не смогу заснуть от такого беспокойства. Я сделаю это сам, и немедленно, друг Ли.
(Примерно так.) Потом Синь Минь спустился в холодильную камеру, а Ли Фон задумался. (Он был в ужасе и нервничал, но все же задумался, а это большое искусство.) Через несколько минут Ли Фон тоже спустился в холодильную камеру и увидел, что Синь Минь нагнулся над морозилкой, которая имела размеры четырех поставленных друг на друга гробов. На полу валялось полно замороженной птицы, пакеты с обледеневшими овощами, — ведь Синь Минь опустошил морозилку до самого дна, где покоилось тело убитой, с волосами, превратившимися в сосульки. Охваченный паникой (как обычно говорится) и в высшей степени смятенный (так тоже обычно говорится), Ли Фон ударил своего начальника по голове одним из замороженных пакетов, чтобы тот потерял сознание и можно было бы, по возможности, отложить неоткладываемое, однако, несомненно, из-за нервов, рука изменила ему, и он убил его: Синь Минь, покойся с миром, можем мы сказать.
Потом Ли Фон позвонил Чжу Е, но заговорщики не пришли к согласию и не выработали никакой общей стратегии, учитывая, что Чжу пребывал в отчаянии и был пьян до такой степени, что даже не понял, что говорил ему Ли Фон, тем более что тот, в свою очередь, говорил с ним голосом, сбивчивым от ужаса и от плача. Так что вскоре Ли Фон оказался один на один с двумя трупами, обезумевший от горя, и не у кого было попросить помощи.
Само собой, Ли Фон подумал было перевезти обоих мертвецов на кладбище и при помощи сторожа спрятать их в одной из пустых могил, но то ли из-за сложности операции, то ли из-за того, что он находился в высшей степени помрачения рассудка и тревоги, свойственной случайному убийце, он в конце концов решил сдаться, потому что дело, по его понятию, никак нельзя было исправить.