У Джойса есть метафора, восхитившая Юрия Олешу (кажется, соратника Шкловского): "Сыр - это труп молока". Зеркало - это труп стекла. В названии своей работы Ленин оказался - интуитивно - правее самого себя. (С ним такое изредка случалось.) Её текст давно уже забыт, но название - живо, и будет жить до тех пор, пока Россия не перестанет грезить о Революции. (То есть - практически вечно:) Зеркало - это ведь не просто оптический прибор с определённым функциональным назначением. Зеркало - исключительная примета нашей - современной - цивилизации: Зеркало не осознано Античностью, ибо Античность ещё не знала рефлексии! (Древнеримские матроны совершали свой туалет, используя начищенные до блеска щиты. Этого не знал французский офицер Нодo, когда попытался дописать утерянный текст "Сатирикона" Петрония, - и слово зеркало, единственный раз им употреблённое, обнажило средневековую подделку.) Зеркало - философский камень современного искусства. (- Тарковский.)
Ленин сильно не договаривает. Он - хитрый политик - вынужден скрывать, что Зеркало уже тогда перестало быть просто зеркалом, а стало Линзой - Гиперболоидом Инженера Гарина! Лев Толстой - это такое зеркало, с которого - наждаком Революции соскоблили непрозрачный слой и которое оказалось мощнейшей Линзой. С сотнями - нет, тысячами диоптрий! Кто направит такую Линзу на легковоспламеняемое Общество - с гарантией получит БОЛЬШОЙ ПОЖАР! ? - "Из "Искры" возгорится пламя" - ? Не надо ни "Искры" - ни даже искры! - Достаточно только одного луча солнца (это - русский язык) и - увеличительного стекла, "гиперболоида" (это - Лев Толстой). Остальное - довершит, оскорблённая надругательством, Природа:
И всё же: Лев Толстой - маг! Каким-то бешеным, запредельным чутьём он хранил Русскую Словесность: так седобородый Мерлин хранил короля Артура! Счастье, что Толстой (в отличие от Набокова) не писал стихов: иногда его проза - сверхпоэтична! Открывая какой-нибудь текст Толстого после длительного перерыва, мы невольно прочитываем его дважды: первый раз - текст, второй раз - смысл. (Так же - читаем Пушкина). Когда Набоков анализирует какой-нибудь отрывок из Толстого, он циник и сноб - всегда сдаётся, и: приводит весь отрывок целиком. И это понятно: чтобы реально проанализировать Текст, невозможно использовать другой Текст - здесь необходим какой-то принципиально иной аппарат познания!.. Виктор Шкловский это отчётливо понимал: по-видимому, своё "остранение" он и стремился превратить именно в такой аппарат текстового анализа. Превратил. (- "Остранился":)
Многие советские интеллигенты задают себе неумный и, в своём роде, запрещённый вопрос: доживи Толстой до 1917-го года - принял ли бы он Революцию? Вопрос (тогда уж) надо ставить иначе: доживи Толстой до 1937-го года - принял ли бы он Контр-Революцию? - которую возглавил совершенно уникальный правитель России: наполовину Николай Первый, наполовину Шамиль!.. Платонов - мучительно - не принял. И был прав. Горький - мучительно - принял. И тоже был прав. Набоков - мучительно - не принял ни той, ни другой. Потому - в его случае - идёт разговор не о правоте выбора, а о потере выбора. Эмиграция - потеря выбора. Все эмигранты это хорошо знают. Не все в этом себе признаются: Набоков много раз признавался самому себе именно в этом. Он - третий (и последний) Великий Русский Писатель. Первый - Пушкин. Второй - Лев Толстой. Обоим Набоков заплатил долг сполна - оставил поразительные "Лекции по русской литературе". Они не поняты американскими студентами, которым за их же деньги! - официально читаны. Но они и не для них. Для нас: (в сущности, даром!) "Дар". - Наверное, самый гениальный роман русской словесности! В нём великая русская литература как бы завершила свой великий путь - свершилось давно жданное: Главным Героем русского романа стал, наконец, Язык - Русский Язык, впервые осознанный как Дар! В этом романе Русский Язык - партия соло. И более существенного протагониста в нашей литературе уже никогда не появится. Для Пушкина подобная задача была бы ещё непосильной - достаточно, что он этот Русский Язык создал. (Из од Сумарокова и Тредиаковского - сделать это было, очевидно, не просто!) Толстой - уже смог бы осуществить подобное, но на этом Пути ему бы следовало уничтожить роман "Воскресение". (Даже черновики!) Набоков - смог. Потому - внутренне - роман "Дар" посвящён одновременно и Пушкину, и Толстому. И - именно поэтому - в нём нет ни слова ни о Пушкине, ни о Толстом, зато есть целая глава :о Чернышевском. Эта глава - гениальное прозрение Набокова! (Оно пока мало оценено.) Чернышевский - это Нехлюдов российского Будущего в толстовском Прошлом, что является парадоксальной, хотя и типично российской хронологической инверсией. Чернышевский как бы прочёл ещё не написанный роман Толстого. Предвосхитил! За это - его обожает Ленин и ненавидит Здесь нет политики. Здесь Чернышевский получает от Набокова не идеологический щелчок, а другой - гораздо более обидный: эстетический! Чернышевский - это первый (и, увы, не последний) русский писатель, лишённый Дара! Раньше, при Пушкине, писатель, лишённый Дара, был обречён на потерю читателя. Но Чернышевский появился уже в другую эпоху - когда читатель готов был пожертвовать эфемерной Эстетикой ради спасения пошатнувшейся Этики. (Между прочим, эта эпоха вовсе не окончилась.) Как только Некрасов произнёс фразу, отделившую Поэта от Гражданина, - произошло зачатие Советской Власти! Пушкин - за одну эту фразу - мог бы вызвать Некрасова на дуэль! Толстой до "Воскресения" - колебался; после - мучительно долго соглашался с Некрасовым. От этого - покинул Ясную Поляну и умер. Умерев, - помирился с Шекспиром (- в "Раю" Данте? -) и напомнил нам - оставшимся Здесь о короле Лире.
Последняя (верная!) мысль принадлежит Виктору Шкловскому. Я присоединяюсь к нему в этом. И - заканчиваю: но - с одним добавлением: Когда мы (в нужном возрасте!) читаем "Анну Каренину" - или "Короля Лира", - сердце у нас разрывается на куски, но замертво мы не падаем. Тому есть причина молчаливое присутствие за нашей спиной Экклезиаста. ("Есть грозный суд: Он ждёт!..")