Здесь я считаю нужным привести то, что наши авторы говорят о воспитании римских солдат. Их приучали ходить военным шагом, т. е. проходить в пять часов 20 миль, а иногда и 24. Во время этих маршей их заставляли нести на себе тяжести, весившие 60 ливров. Их приучали бегать и прыгать в полном вооружении; во время этих упражнений они имели при себе мечи, дротики и стрелы, имевшие двойной вес по сравнению с обыкновенными; эти упражнения производились систематически.
Военной школой служил не только лагерь; в городе находилась площадь, где упражнялись граждане (Марсово поле). После военных занятий они бросались в Тибр, чтобы совершенствоваться в плавании и смывать с себя пыль и пот.
Мы теперь не имеем правильного представления о телесных упражнениях; мы пренебрежительно относимся к человеку, который слишком много занимается ими, потому что большинство этих упражнений не имеет другой цели, кроме развлечения. Но у древних все они, вплоть до танцев, составляли часть военного искусства.
У нас даже дошло до того, что слишком большая ловкость в употреблении того оружия, которым мы пользуемся на войне, стала казаться чем-то смешным; ибо, после того как вошли в обычай поединки, фехтование стало рассматриваться как наука забияк или трусов.
Те, кто критикует Гомера 4 за то, что он восхваляет в своих героях силу, ловкость или проворство, должны находить смешным и Саллюстия, который хвалит Помпея за то, что он состязался с другими в беге, прыганий и ношении тяжестей.
Всякий раз, когда римляне считали, что им угрожает опасность или хотели исправить какой-либо ущерб, они начинали укреплять военную дисциплину. Когда нужно было объявить войну латинам — народу, столь же воинственному, как они сами, — Манлий позаботился о повышении авторитета командования и подверг казни своего сына за то, что тот победил врага вопреки его приказу. После поражения римлян при Нуманции Сципион Эмилиан немедленно лишил солдат всего,
что приводило их к изнеженности. Когда римские легионы прошли под игом в Hyмидии, Метелл исправил этот позор тем, что восстановил старую дисциплину. Чтобы победить кимвров и тевтонов, Марий 5 начал с того, что отвел течение рек; точно так же Сулла заставил солдат своей армии, устрашившихся войны против Митридата, работать так много, что солдаты потребовали повести их в бой, суливший конец их мучениям.
Публий Мазика заставил своих солдат без всякой нужды строить флот; опасались праздности больше, чем врагов.
Авл Геллий неубедительно объясняет обычай римлян пускать кровь солдатам, совершившим какое-либо преступление. Истинная причина этого состояла в том, что поскольку сила составляла главное достоинство солдата, ослабить его значило унизить его.
Столь закаленные люди обыкновенно отличались хорошим здоровьем. Древние авторы не отмечают больших потерь от болезней в римских армиях, воевавших в странах с самыми различными климатами, между тем современные армии, ни разу не побывав в бою, можно сказать, тают в течение кампании.
У нас очень часты случаи дезертирства, ибо солдат набирают из самых подонков каждой нации; так что нет ни одной нации, которая имела бы известные преимущества перед другими в этом отношении или считала бы, что она их имеет. У римлян дезертирство происходило реже; солдаты, набиравшиеся из среды столь надменного и гордого народа, столь уверенного в том, что он должен господствовать над другими, не могли унизиться до такой степени, чтобы желать перестать быть римлянами.
Так как армии римлян были немногочисленны, то их легко было снабжать продовольствием: командир мог лучше знать своих солдат и скорее замечать ошибки и нарушения военной дисциплины.
Закалка, приобретенная благодаря упражнениям, и прекрасные дороги, построенные римлянами, делали их способными быстро совершать большие марши. Их внезапное появление приводило в ужас врагов; излюбленным приемом их было атаковать после того, как они потерпели поражение, когда их враги становились беспечными вследствие победы.
В наших современных сражениях отдельный воин полагается на толпу; но всякий римлянин, более сильный и закаленный в боях, чем его враг, рассчитывал всегда на самого себя; он имел природную храбрость, т. е. ту добродетель, которая состоит в. сознании своих собственных сил.