В. — Желаете ли вы изложить Комитету ваше впечатление на предмет того, каково воздействие, производимое ныне применяемыми для исполнения смертной казни процедурами?
О. — Я полагаю, что в общем и целом они оказывают превосходное воздействие на публику.
В. — Не будете ли вы любезны рассказать Комитету, какого рода превосходное воздействие оказывается на тех, кто присутствует при казни?
О. — Я полагаю, что это отвращает их от совершения преступлений.
В. — Каким образом это отвращает их?
О. — Как бы ни были бесчувственны те, кто присутствует при публичной казни, я полагаю, что они все же ощущают ее воздействие. Никто не хочет, чтобы его повесили как собаку… Мое общее впечатление — эти зрелища дают превосходные результаты.
В. — Стало быть, вы полагаете, что желательно присутствие публики при казнях?
О. — Я так думаю. Я убежден… что публика, в общем и целом, не была бы довольна тем, что казни будут отныне недоступными для нее.
В. — Не объясните ли вы нам, что значит слово «довольна»? Довольна чем?
О. — Многие полагают, что, если смертные приговоры не приводить в исполнение публично, правильный ход дел мог бы быть нарушен.
В. — Вы хотите сказать, что осужденному позволили бы избежать исполнения приговора?
О. — Да. Я не думаю, что можно было бы найти способ казнить приговоренных тайно, чтобы в общем публика была довольна.
В. — Представьте себе, что найден способ действовать именно таким образом, и в то же время публика убеждена в действительном исполнении казни. Полагаете ли вы, что в этом случае лучше было бы казнить тайно?
О. — Что касается меня лично, мое мнение таково: гораздо лучше, чтобы казнь осуществлялась тайно. Но я абсолютно убежден, что публика была бы недовольна. И когда я говорю о публике, я имею в виду широкую массу средних и низших классов.
В. — Только что вы сказали, что, насколько это касается вас лично, вы сторонник казней втайне. Каковы причины, в силу которых вы это говорите?
О. — Я думаю, что применяемая в настоящее время процедура утоляет болезненное любопытство публики, которому не должно идти навстречу.
В. — Думаете ли вы, что, учитывая те сцены, которые обычно сопровождают казни, моральный эффект последних скорее дурной, нежели благодетельный?
О. — Я не думаю, что вопрос стоит таким образом. Я не думаю, что можно было бы это утверждать, потому что те, у которых присутствует болезненный вкус к данному зрелищу, не могут страдать от такой открытости… В общем и целом те, кто присутствует при казни, не являются людьми, способными оказаться виновными в убийстве, каковы бы ни были проступки, которые они, впрочем, могли бы совершить. Позвольте сказать вам, что в соответствии с моим опытом я думаю, что как в моральном, так и в религиозном плане это не слишком мешает людям совершать преступления.
В. — Что именно не слишком мешает?
О. — Тот факт, что они знают о совершении казни.
В. — Стало быть, вы полагаете, что у смертной казни эффект примера очень слаб?
О. — Напротив. Я полагаю, что смертная казнь на самом деле мешает людям совершать преступления. И у меня нет ни малейшего сомнения, что, коль скоро она будет отменена, в этой стране никто не сможет считать свою жизнь в безопасности.
В. — В своих беседах с осужденными приходилось ли вам замечать, что они могли бы обнаружить в себе следы полезного воздействия, оказанного зрелищем казни?
О. — Нет.
В. — Можете ли вы нам сказать, какой опыт вы имеете в исполняемой вами службе?
О. — Я служил в полиции в течение почти двадцати пяти лет. Я начал с нижних чинов и продвигался по служебной лестнице как положено. В настоящее время я нахожусь в отставке.
Вот примечательная реплика, принадлежащая человеку, который прослужил в полиции четверть столетия. Примечательная прежде всего своими противоречиями. Застигнутый врасплох, он излагает мнение обычного добропорядочного человека: это зрелище возмутительно. Но, когда председатель пытается припереть его к стенке, он берет себя в руки и сознательно замыкается в коллективной доктрине, или коллективном мифе, полиции, который он выучил наизусть: «Коль скоро смертная казнь будет отменена, в этой стране никто не сможет считать свою жизнь под защитой». И раз «публика, в общем и целом, не была бы довольна тем, что казни будут отныне недоступными для нее», то, пусть в глубине души это вызывает у нас отвращение, мы можем продолжать делать это. — Аминь. Инспектор Джон Хейнз изложил таким образом философию полиции — прошлой и нынешней.