Если мы не признаем, что человеческие действия предопределены причинами материального порядка, то или мы должны поставить на их место причины иного порядка, или отказаться от объяснения чего бы то ни было. Отрицание причин естественного порядка создает пустоту, которую может заполнить только гипотеза причинности сверхъестественного порядка. Короче говоря, концепция уголовной ответственности имплицитно подразумевает существование сверхъестественного порядка: это не юридическая, а теологическая концепция.
Чтобы прояснить ситуацию, оставим в покое отвлеченный спор и обратимся к конкретным примерам. Когда мы говорим «этот человек виновен», речь идет о формуле, которую всегда можно перевести следующим образом: «Приложенное им усилие не было достаточным». Если бы он постарался лучше, если бы приложил больше сил, чтобы действовать или помешать себе действовать, он не был бы виновен.
Виновным можно стать только двумя способами: вследствие или недостатка положительного усилия, или недостатка отрицательного усилия. Положительное усилие необходимо во всех ситуациях, когда личность рискует отдаться на волю волн в результате апатии, усталости или недостатка жизненной силы. Студент проваливается на экзамене, потому что он «недостаточно сосредоточился». Рабами становятся за отсутствием сопротивления тирании. Свое прежнее положение можно утратить потому, что не удалось «приналечь». Альпинист умирает от переохлаждения, поскольку он недостаточно усилий приложил для того, чтобы не заснуть. Во всех этих случаях личность судима — и судит сама себя — и признается виновной на основании недоказанной и недоказуемой гипотезы, что она могла бы совершить более значительное усилие, чем то было на самом деле, и что она располагала запасом психической энергии, которым не воспользовалась.
Наиболее типичная и распространенная ошибка проистекает из того, что не удалось погасить порочный импульс, воспротивиться искушению или провокации. Между вовлеченными в преступление в силу чрезмерности или извращенности инстинктивных влечений и в результате слабости механизмов самоконтроля не проводят никакого различия. В общем и целом можно сказать, что садист или преступник на сексуальной почве относятся к первой категории, аморальный тип, токсикоман и алкоголик — ко второй. Но произошло ли правонарушение от избыточного давления пара или от слабости клапана, закон утверждает (а после него утверждает и раскаявшийся грешник): в нем еще оставался непочатый запас сил, ресурс торможения, к которому он не сумел обратиться или которым он не смог воспользоваться.
Сравним эти утверждения о «волевом усилии» с утверждениями о «телесном усилии», с которыми мы сталкиваемся часто. Мы знаем, что мотор в состоянии работать лишь с мощностью в определенное число лошадиных сил, что любой человек, будь то гимнаст или тяжелоатлет, может выказать лишь определенную и ограниченную энергию. Человек может задержать дыхание на столько-то секунд, и не более. Он может застыть над пропастью, повиснув на пальце, на столько-то секунд, и не более. И если бы законодательство какой-нибудь Руритании предусматривало виновность человека, не способного нести на спине центнер груза, мы сказали бы, что это законодательство тупое и варварское. Человек в смертельной опасности может приложить физическое усилие, на которое он был бы неспособен в обычных условиях, и это может показаться чудом. Но мы знаем, что основа этих чудес — перевозбуждение надпочечных желез, вызванное бешенством или страхом, и что адреналин, расходящийся вместе с кровью по организму вследствие этого перевозбуждения, в форме глюкозы придает мышцам дополнительную энергию. Тот же результат можно было бы получить впрыскиванием адреналина или иного наркотика в вену. Здесь мы сталкиваемся с физиологическим процессом, в котором нет ничего таинственного. И более того, у дополнительного усилия, которое становится возможным в этой ситуации, есть также свои ограничения.
Мы располагаем методиками измерения физических возможностей человека. Если они ниже определенного уровня, такой человек признается негодным для военной службы и для некоторых видов физического труда. Но за этот недостаток мы и не подумаем его порицать или наказывать. Мы не ожидаем от дальтоника, что он будет «усиливаться» и начнет видеть цвета так, как все, но мы настаиваем на том, что гомосексуалист может испытывать склонность к противоположному полу, если он приложит чуть больше усилий. Взаимоотношения тела и духа ставят исключительно сложную проблему. Мы не можем быть уверены в том, что изначально у нас есть основания проводить различие между ними. Однако же мы прилагаем разные — и иногда противоположные — критерии к суждениям, которые выносим об усилиях, совершенных телом или духом. Мы признаем, что физические возможности человека ограничены, но утверждаем, что его власть над собственным волевым актом не может подлежать какому-либо количественному ограничению. Мы знаем, что человек не в силах поколебать гору, но утверждаем, что он может «сделать», иначе говоря, произвести безграничное «моральное» усилие, как если бы он был снабжен безграничным запасом духовного адреналина. Более того, разумеется, вопрос о том, прибегнет ли человек к этому дополнительному источнику духовной энергии, ни в коем случае не может найти ответа в силе, которую дает индивидууму его собственное прошлое, или в получаемых им оттуда импульсах, если мы вновь не впадем в детерминизм с его вселенной-часовым механизмом. Следовательно, утверждать, что подсудимый должен был бы совершить более значительное усилие, чтобы помешать себе совершить то, что он совершил, значило бы сказать, что данный индивидуум, в данных обстоятельствах, способен реагировать более чем одним способом. И это будет означать, что его реакция не зависит ни от обстоятельств, ни от него. Это имплицитно подразумевает существование некоего «X», находящегося вне времени и причинности, за рамками природного миропорядка. Как я уже говорил, это не тот вопрос, который мог бы заинтересовать юриста, — он скорее для теолога.