Еще более позорными, нежели сама казнь (если это только возможно), были сцены, которые можно было наблюдать непосредственно после нее. Матери подводили своих детей к эшафоту, чтобы рука казненного прикоснулась к ним, поскольку полагали, что в ней заключена особая целительная сила; от виселицы отламывали куски для приготовления из них лекарства от зубной боли. Потом представители хирургов спорили о том, кому достанется труп; это был наиболее распространенный способ обзавестись телом для вскрытия.
При казни не принимались в уважение ни возраст, ни пол. Жен, убивших своих мужей, не четвертовали, а сжигали заживо. Дети моложе семи лет не подлежали смертной казни; на самом деле ее применяли только с четырнадцати лет. Однако в промежуток между семью и четырнадцатью годами они могли быть повешены, если против них было в наличии «очевидное доказательство злонамеренности»: таким образом, злонамеренность рассматривалась как нечто, способное заменить возраст, подходящий для казни. Вот несколько примеров.
В 1748 году Уильям Йорк, десятилетний мальчик, был приговорен к смерти за убийство. Лорд Правосудия отложил его казнь, желая узнать, правомочно ли повесить ребенка. Все судьи заявили, что следует поступить именно так, дословно утверждая, что «было бы весьма опасно, если станут полагать, будто мальчику возможно совершить столь ужасное преступление, будучи уверенным в своей безнаказанности… Следовательно, хотя казнь десятилетнего мальчика и могла бы показаться жестокостью, сделать это необходимо, ибо пример подобного возмездия отвратит других детей от совершения подобных преступлений».
Еще один ребенок был приговорен к смерти в 1800 году за то, что он подделал счета почтового отделения в Челмсфорде. Судья, вынесший этот приговор, так объяснял лорду Окленду причины, на основании которых он отказался заменить наказание каким-либо другим.
Все обстоятельства этого мошенничества показывают, что виновный обладал ловкостью и находчивостью, далеко превосходящими те, которые свойственны его возрасту. Вот почему я отклонил требование его защитника и не дал ему отсрочки в рассуждении его нежного возраста, будучи убежден, что он прекрасно понимал, что делал. Однако это всего лишь ребенок, которому еще не исполнилось одиннадцати лет, ребенок, носящий нагрудник или то, что ваша старая кормилица, дорогой друг, назвала бы фартучком. Чтобы успокоить чувства присутствовавших в зале суда, где каждый выражал ужас от того, что столь юное создание будет повешено, я, объяснив необходимость преследования и громадную опасность, если в нашем мире будет принято, что ребенок может совершить подобное преступление безнаказанно, ясно сознавая, что делает, дал присутствующим понять также и то, что еще во власти Короны вмешаться во всяком случае, который подвержен ее милости.
Это происходило в 1800 году. Сравним эти мотивы с теми, которых придерживался лорд Годдард, излагая перед судом присяжных случай с Крэгом, шестнадцати лет, и с Бентли, девятнадцати лет. Напомним, что Крэг был неграмотен, а Бентли — официально признан умственно отсталым, а также и то, что единственное воспитание, которое получили оба, — это фильмы про гангстеров и журнальные комиксы.
Чтобы судить об этом деле, отрешимся в уме от всего, что связано с фильмами, комиксами и литературой всякого рода. На эти обстоятельства ссылаются всегда, когда юные узники находятся в изоляторе, но при всех обстоятельствах они имеют лишь отдаленное отношение к процессу. Эти двое молодых людей — или двое мальчиков, как вам угодно их назвать, — оба достигли того возраста, с которого наступает ответственность перед законом. Им уже исполнилось четырнадцать лет, и несерьезно было бы утверждать, что шестнадцатилетний мальчик не отдает себе отчета в совершаемом преступлении, когда, вооружаясь револьвером и набивая карманы патронами, он прибегает к оружию в ходе очевидно противозаконного похождения…